Я отказалась работать не в качестве уловки или шантажа. Просто потому, что работа не стоила этих денег. Она была слишком тяжелой. С ней было трудно работать, потому что она ненавидела житейские мелочи. И это было утомительно.
Она решила, что она и так платит мне слишком много. Айн была очень экономной.
Наверно, с 1980 по 1982 год. До самой ее смерти.
Я приходила к ней не слишком рано утром в субботу. Она встречала меня у двери и отпирала оба замка, внешний и внутренний, причем не торопясь — она вообще была не слишком быстрой, во всяком случае, в старости. Она приветствовала меня, неспешно и любезно: «Здравствуйте, как поживаете?» После этого мы направлялись в столовую — к столу, за которым мы работали. Она предлагала мне какое-нибудь питье, обязательно на подносе. Кажется, мы всегда начинали со счетов, я выписывала ее чеки, a она подписывала их. Она сама вскрывала свои письма ножичком для бумаг, а потом передавала их мне. Она просматривала все свои чеки. Она любила, чтобы все чеки были выписаны одним, особенным образом, и мне приходилось следовать образцу.
Скажем, вам надо заплатить сорок четыре доллара, и она требовала, чтобы вы приписали сзади два маленьких ноля, потом знак деления и «xx» под ним. Так надежнее. Она была очень осмотрительна в отношении денег. После того как мы заканчивали с ненавистными счетами, я подводила баланс ее чековой книжки. Потом мы переходили к письмам почитателей. Она всегда разделяла их на две стопки: те, которые были ей приятны, и те, которые приятными не были. Начинали мы с неприятных.
Чтобы ответить.
Потому что письма эти требовали ответа. Авторы этих писем задавали ей вопросы или сообщали вещи неправильные, иррациональные или неточные. Или задавали ей такие философские вопросы, которые подразумевали, что они не знают, о чем говорят. Она должна была их поправить.
Я спрашивала ее об этом: «Почему вы так поступаете? Разве необходимо ответить хотя бы на одно из них?» Ведь это столь утомительно для нее. Я сказала ей: «Вы написали
Никак. Пожала плечами. Иногда письма приводили ее в негодование. Она рвала некоторые из этих писем в мелкие клочки, потому что у нее уже не было прежней энергии. Она ходила медленно, время от времени задыхалась. После работы над счетами она всегда откидывалась на спинку стула и говорила: «Как я устала». Она опускала руки вниз и говорила: «Я больше не могу. Я больше не вынесу этого». Тогда мы переходили обратно к плохим письмам. И тут невероятным образом эта невозможно слабая, не способная ни к чему более старушка превращаясь в вулкан, рвала на кусочки толстую бумагу. И что интересно, она всегда аккуратно складывала обрывки или аккуратно спускала их в мусорную корзину. Это всегда забавляло меня.
Помню только то, что как раз когда я начинала работать у Айн Рэнд, ей прислал письмо старый друг из Голливуда. Она передала мне его в качестве теста и спросила: «Что вы думаете об этом письме?» Я прочла его, и она сказала: «Как вы поступите? Покажете мне это письмо или ответите самостоятельно: мисс Рэнд благодарит вас, однако она не имеет возможности лично отвечать на все письма?» Это был знаменитый голливудский художник по костюмам, работавший в многих фильмах.
Да. Это он. O, это было чудесное, дружеское письмо, и она была очень рада весточке от него.