Айвенго. Квентин Дорвард

ВОЗВРАЩЕНИЕ КРЕСТОНОСЦАИз Палестины прибыл он,Военной славой осенен.Он через вихри битв и грозКрест на плечах своих пронес.В боях рубцами был покрытЕго победоносный щит.Когда темнеет небосвод,Любимой песню он поет:

«Возлюбленная! Рыцарь твойВернулся из страны чужой;Добыча не досталась мне:Богатство все мое – в коне,В моем копье, в мече моем,Которым я сражусь с врагом.Пусть воина вознаградятТвоя улыбка и твой взгляд.Возлюбленная! Я тобой

Подвигнут был на славный бой.Ты будешь при дворе однаВниманием окружена;Глашатай скажет и певец:„Она – владычица сердец,В турнирах билось за нееНепобедимое копье,И ею меч был вдохновлен,Сразивший мужа стольких жен:

Пришел султану смертный час —Его и Магомет не спас.Сияет золотая прядь,Числа волос не сосчитать, —Так нет язычникам числа,Которых гибель унесла“.Возлюбленная! Честь победТебе дарю; мне – славы нет.Скорее дверь свою открой!

Оделся сад ночной росой;Зной Сирии мне был знаком,Мне холодно под ветерком.Покои отопри свои —Принес я славу в дар любви».

Пока продолжалось пение, отшельник вел себя, словно присяжный критик нашего времени, присутствующий на первом представлении новой оперы. Он откинулся на спинку сиденья, зажмурился и то слегка вертел пальцами, то разводил руками или тихо помахивал ими в такт музыке. При некоторых переходах мелодии, когда его искушенному вкусу казалось, что голос рыцаря недостаточно высок для исполнения, он сам приходил ему на помощь и подтягивал. Когда баллада была пропета до конца, пустынник решительно заявил, что песня хороша и спета отлично.

– Только вот что я тебе скажу, – сказал он. – По моему мнению, мои земляки-саксы слишком долго водились с норманнами и стали на их манер сочинять печальные песенки. Ну к чему добрый рыцарь уезжал из дому? Неужто он думал, что возлюбленная в его отсутствие не выйдет замуж за его соперника? Само собой разумеется, что она не обратила ни малейшего внимания на его серенаду, или как бишь это у вас называется, потому что его голос для нее – все равно что завывание кота в канаве… А впрочем, сэр рыцарь, пью за твое здоровье и за успех всех верных любовников. Боюсь, что ты не таков, – прибавил он, видя, что рыцарь, почувствовавший шум в голове от беспрестанных возлияний, наполнил свою чашу не вином, а водой из кувшина.

– Как же, – сказал рыцарь, – не ты ли мне говорил, что это – вода из благословенного источника твоего покровителя, святого Дунстана?

– Так-то так, – отвечал отшельник, – он крестил в нем язычников целыми сотнями. Только я никогда не слыхивал, чтобы он сам пил эту воду. Всему свое место и свое назначение в этом мире. Святой Дунстан, верно, не хуже нашего знал привилегии веселого монаха.

С этими словами он взял арфу и позабавил гостя следующей примечательной песенкой, приспособив к ней известный хоровой мотив старинных английских песен дерри-даун. Эти песни, как предполагают, относились к далекой старине, более далекой, чем эпоха семи государств англов и саксов; их пели во времена друидов, прославляя жрецов, когда те уходили в лес за омелой.