Академия одержимости. Черный ангел его грез

— Да… — она смотрела только на Армана, глазами пытаясь, что сказать. Если бы художник прислушался, то наверняка бы услышал. Но мир почернел, волна безысходности уносила его в бездны отчаяния. Это был удар, забравший все силы, уничтоживший его.

И ко всему этому примешивался страх. Жуткий, порабощающий, ощущение словно червяки заползают под кожу, холодные, слизкие. И чем дольше Ноэ смотрел на художника, тем он больше ослабевал. Хотелось заползти под плинтус, спрятаться ото всех и там дрожать от страха. Страх вместе с разрушающей болью — с этим невозможно справится. Неведомая сила уничтожала, ломала личность.

Ноэ продолжал смотреть на него мертвыми светло-голубыми глазами. Еще немного и Арман рухнул бы на землю, до безумства оставалось полшага. Ужасающие глаза крали его разум.

Жизель резко потянула своего спутника на себя. Взяла за лицо, и заставила посмотреть на себя. Она замерли, друг напротив друга. Ни одной эмоции на лицах, и меж тем воздух стал таким тяжелым и разгоряченным, что обжигал легкие. Шла невидимая перепалка. Настолько острая, что даже у Габи и Фабьена на лбах выступила испарина. Они дышали прерывисто, рвано. И никто был не в силах уйти. Они все буквально приросли к полу, удерживаемые неведомой силой.

— Мы пойдем, полюбуемся работами нашего гения. Была рада, встрече, — Жизель потянула за руку Ноэ, и они прошли на выставку.

Троица еще несколько минут так и продолжала ошарашено стоять, сохраняя безмолвие.

Арман поднял голову, посмотрел на друзей, стало еще больнее от их сочувствующих взглядов. Он снова ощутил себя червяком, беспомощным, жалким. Тот неуверенный, забитый мальчишка вернулся. Вместе с его комплексами, страхами. Смысл жизни ускользал сквозь пальцы.

Пошатнувшись, художник повернулся и не сказав ни слова пошел в зал. С каким-то непонятным мазохизмом он вновь искал ее. Смотрел, как Жизель под руку с этим, переходит от картины к картине. Они останавливались у полотен, долго разглядывали, обменивались взглядами. Иногда Ноэ поднимал руку и стоял, превратившись в изваяние. В такие моменты Арману казалось — мрачный ублюдок крадет энергию из холстов. Он обворовывает его самого, пожирает душу. Скоро от него ничего не останется. Все чего он добился, к чему стремился, заберет себе Ноэ. Так же просто, как он присвоил себе его музу.

Нет. Неверно. Она никогда ему не принадлежала. Она забавлялась, использовала в своих целях. А теперь выбросила на обочину, как мусор. Возвысить, показать, что значит счастье, а после растоптать.

Арман стремительно терял силы. Он хотел задавить Ноэ вместе с лживой дьяволицей. Но вместо этого беспомощно наблюдал за ними. Жизель ни разу не посмотрела в его сторону. Высосав его до дна, она забыла о существовании художника.

Собрав последние силы, пошатываясь, он вызвал такси и покинул выставку. Уже отъезжая в автомобиле от здания, он обернулся. Черные ленты вились по кирпичному строению, они словно лианы окутывали все. Как ужасающий осьминог опутывал щупальцами пространство, высасывая жизненную силу. Страх. Панический. Неконтролируемый. Арман помотал головой, отгоняя видение. Отвернулся. Он точно сходит с ума. Слишком много потрясений. Разум не выдерживает.

Открыв двери, рухнул на пол. Как теперь жить? Как существовать без нее? Арман чувствовал, как его сердце погибает, подобно цветку, вырванному с корнями из благодатной почвы. Жизель была его землей, его кислородом, его жизнью. Теперь же он как рыба, выброшенная на асфальт, хватал ртом воздух. Агония. Она отравила его собой, и теперь разъедала, клетку за клеткой. И не было спасения. Не было способа утолить эту боль.

Он ничего не видел, глаза застилал мрак. Не мог двигаться. Словно пребывая в каком-то черном вакууме, откуда нет дороги назад. Достав бутылку конька, Арман стал пить с горла. И не почувствовал вкуса алкоголя. Никакого опьянения. Он пил коньяк, как воду. Так хотелось забыться. Отключиться хотя бы на время. Чтобы не ощущать эту боль.

Он метался по квартире как загнанный зверь. Потом падал на пол и не мог пошевелиться. Мысли, превратились в хаотичный сгусток страданий. У него ничего не осталось.

Сколько длилась агония. Неизвестно. Время остановилось. Только боль все нарастала и нарастала. Художник не слышал громких стуков в дверь. Не слышал, как его зовут. Позже не сразу сообразил, что кто-то бьет его по щекам, трясет за плечи.

— Арман! Приди в себя! Дурак! Рано сдаваться! — и снова пощечина.

Черный туман немного рассеялся, и в дымке он узнал лицо Габи.

— Уходи… — прошептал с трудом, еле разлепив губы.

— Соберись! Б. я, приди в себя! — она орала, пинала его ногами, дергала за волосы.

— Убирайся…

— Ты хочешь еще смертей? О себе не думаешь, так о студентах своих подумай! — ее слова стали медленно пробираться к затуманенному болью сознанию. Страх за ребят, желание их спасти, постепенно возвращали художника к реальности.

— О чем ты?

— Нам сейчас надо ехать в академию. Подозреваю, сегодня нечто должно произойти. Арман, прошу, — она взяла его лицо в руки, — сделай усилие, приди в себя!

— Что ты узнала? Где Фабьен? Объясни все толком?