Академия одержимости. Черный ангел его грез

Последние дни сожрали все эмоции, так что он смог лишь опуститься на стул. Даже самый отъявленный злодей заслуживает последнего слова, тем более его заслуживает она. Он выслушает ее, и после вычеркнет из жизни. Что будет потом? Арман боялся об этом думать.

— Жизель — мое мирское имя, одно из… Шайна, так меня называют оборотни, — она осталась сидеть на кровати, но ее глаза были устремлены на него. Художник даже на мгновение подумал, что она рада его видеть. Но потом напомнил себе — все ложь. Это непонятное существо соткано из лжи.

— Какого ты вообще возникла в моей жизни? Кто дал тебе право решать, обращать меня или нет? По какому праву ты вторглась, разрушая все? — он говорил устало, но уже ощущал, как в душе начинает подниматься волна гнева.

— Что я разрушала, позволь узнать? — она улыбалась, соблазнительно, порочно, ничуть не раскаиваясь в содеянном. Точно. Она считает, что поступила правильно. Никаких угрызений совести. Ничего. — Ты влачил существование, которое сложно назвать жизнью. Ты уходил в закат. Твой талант угасал. И посмотри теперь на себя, твое имя у всех на устах. Ты творишь, и расцветаешь, — Жизель медленно подползала к нему, грациозно, как кошка. Движения завораживали, а тело по-прежнему манило.

— Не тебе судить о моей жизни. Я никогда бы по доброй воле не позволил сделать себя чудовищем. Лучше, так как раньше. Тогда я принадлежал себе, — он вскочил, опрокинув стул. Сделал несколько шагов назад, она была слишком близко, ее запах щекотал ноздри. Еще немного и пьяный дурман одолеет его. Власть похоти победит над разумом. Теперь он боялся дьяволицу. Она все еще имела сильнейшую власть над ним.

— Арман… — она облизала губы, медленным головокружительным движением, — Уверен в этом?

— Да! — только это да прозвучало слишком жалко.

Жизель встала в полный рост на кровати, и позади нее показались черные крылья, лицо изменилось ровно настолько, чтобы она предстала перед ним музой. Точно такой образ он увидел впервые в своих снах и потерял голову. Он был зол, ненавидел ее, презирал себя, но, не взирая, ни на что, не мог отвести взгляда. Жизель была божественная, окруженная черным ореолом бархатных крыльев, она была нереальной. Оживший плод его фантазий.

— Я неоднократно тебе повторяла, все, что тебе надо — принять себя. Раскрыть мир, который отныне доступен, — Муза приближалась, плавно покачивая бедрами, на ходу избавляясь от одежды. — Все твои страхи, предубеждения — ненужная шелуха. Наслаждайся жизнью, Арман, и позволь мне насладиться тобой.

— По какому праву ты решаешь за меня? Кем ты себя возомнила? — он хотел отступить, оттолкнуть, а вместо этого замер на месте, глядя в сапфировую бездну. Сколько лет он жил своей одержимостью? Сколько лет она была его пищей, кислородом? Он ощущал ее в своем теле, как жизненно важный орган, как нечто без чего невозможно дальнейшее существования. И понимал — необходимо избавиться, вырвать с корнем ее, разорвать связь. Только как это сделать?

Жизель обняла его крыльями, черный бархат скользил по спине, сочные приоткрытые губы были так близко, волна наслаждения накрыла с головой. Тело предательски тянулось, вожделение росло, подавляя остатки здравого разума. Он вновь превращался в одержимого раба похоти.

Она разорвала его хилую одежду, оголила и скользнула восторженным взглядом. Муза ласкала глазами, вырывала стоны из губ, и в очередной раз вселенная сузилась до размеров ее персоны.

Жизель осыпала его поцелуями, пробовала его на вкус, спускаясь все ниже и ниже. Руки, крылья, губы — все тело тонуло в ее ласках.

— Это ничего не меняет… — выдал хрипло, закатывая глаза, с трудом удерживаясь на ногах.

— Да, да, — проворковала в ответ, и шаловливые губы уже сомкнулись на головке члена. Так страстно, так грубо и нежно Жизель еще никогда не ласкала.

Сейчас она словно читала его многолетние фантазии и исполняла все, о чем он грезил в мечтах. Не одну ночь, рисуя ее, он представлял себе ее ласки. Но реальность превосходила все фантазии.

Член скользил у нее во рту, проникая в горло, узко, сладко, божественно. Никогда и ни с кем, не будет подобного. Жизель проводя языком по чувствительной коже, каким-то образом проникала внутрь, до самого естества.

Руки глади яйца, крылья ласкали спину, ягодицы, а ее мурлыкающие звуки, были усладой для ушей. Муза создавала неповторимый ансамбль, где каждое движение приближало его к экстазу.

Арман был послушной глиной в ее руках, и она лепила, как всегда, что хотела. И все силы мира не могли заставить его отказаться от этого. Снова он был в ее власти, душа ликовала, тело трепетало, в ожидании новой ласки.

Жизель ускорила движения, вбирала его в себя полностью без остатка. Художник ощущал запах ее лона, как оно течет, как удовольствие музы перетекает в него, течет вместе с кровью по венам. Стоя перед ним на коленях, ублажая, она была совершенством. Его идеал. Его одержимость. Его больная, ослепительная любовь. Она вырывала душу, терзала, кромсала, и тут же залечивала раны.