Академик Г.А. Николаев. Среди людей живущий

2. Затем начинаю работать в этой области.

Николаев улыбнулся и в своей корректной, ласковой манере начал меня спускать с небес:

— Начнем с докторской. Объективно — для того чтобы написать ее, человек должен поработать на конкретном производстве, решить конкретные вопросы, узнать все до мелочей, даже как пишутся наряды и прочее. Он должен идти от практики, от живого созерцания, а не наоборот. Высоконаучных и никому не нужных диссертаций много.

Субъективно — вы идете на незнакомую кафедру. Боюсь, примут там неважно. Во-первых, вы там чужак. Во-вторых, не владеете их знаниями. Туда, знаете ли, надо идти, согнувшись в три погибели, благодарить за учебу. Дадут ли написать докторскую, и когда? На это может уйти много лет. А жизнь одна...

Теперь о вашем желании создать новую общественную теорию. Вы всерьез хотите стать новым Марксом?

Это важно решить для себя сразу. В этой науке действует принцип «все или ничего». Вы замахиваетесь на роль Пророка. В этом случае вас должны слушать не 100, не 1000, а, по меньшей мере, 100000 человек. Чтобы вашу теорию приняли, нужно было бы уговорить все человечество...

Давайте призовем исторический опыт. Христианство существует уже 20 веков. Но много ли было людей, которым удалось всерьез поправить христианство в период его расцвета? Мартину Лютеру... А ведь теоретиков-богословов было немало.

Марксизм-ленинизм себя еще не проявил подобным образом. Золотой стержень — нужный, полезный — в марксизме бесспорно есть. Но вокруг него на три метра говорильни. Пробиться через нее, да еще подшлифовать стержень — это, знаете ли, трудновато...

— Мыслителям в прежние времена было проще, — продолжает Николаев. — Мыслей было мало, слушателей много. Теперь — наоборот. Знаете известную триаду?

A. Этого не может быть!

Б. Это всем известно!

B. Это старье!

Все труднее становится добывать новое знание. Если хотите, это закон диалектики. Занимайтесь экономикой как хобби, пишите статьи «К вопросу о...». Вы можете свернуть горы, но только в технике.

Георгий Александрович повторил свой тезис об умирании прикладных наук:

— Если бы на вашей кафедре была реальная наука, вы, наверное, были бы удовлетворены, делая кусочек, но ощущая себя частью целого. Мои науки — сварка, строительная механика — кончились. Теперь наука есть в Институте космических исследований, в Институте машиноведения, в изучении морского дна... Не стоит заниматься науками в целом решенными, где идет перемалывание частностей — узкий нос у ракеты или широкий, прямые трубки в парогенераторе или чуть под углом?.. Можно, буду на «ты»?

Соглашаюсь.

— Твой комсомол — это к психологии, к педагогике ближе... В Подлипках ты, пожалуй, время потерял — не решал ведь научных вопросов. И не спеши вступать в Союз писателей... Как твое самбо? Прекрасно? Видишь, там конкретное дело. Для своих учеников ты, наверное, бог или полубог...

Дед налил суп из кастрюли, плеснув на плиту. Он подал мне тарелку, налил Сергею Ивановичу, водителю, который был уже как член семьи, и себе и стал с аппетитом есть. Было около восьми вечера, Николаев проголодался.

— Ты всерьез думаешь, молодой человек, оставаться неизвестным для соответствующих органов, пока не напишешь свой «Капитал»? — весело спросил он.

— А почему бы и нет?

Николаев переглянулся с Сергеем Ивановичем, оба улыбнулись.

— Послушай радио, посмотри телевизор, — Николаев начал говорить серьезно. — Раньше события, которые происходили в соседнем уезде, могли не выходить за его пределы. А теперь то, что случилось в каком-то уголке планеты, мигом становится известным всему миру.

— Человечество — один «судорожно бьющийся ком», — процитировал я слова Солженицына.

— Вот-вот. Всюду идет тотальная слежка: ка-гэ-бэ, фэ-бэ-эр... Человек, вздумавший перевернуть социальное устройство, вряд ли сумеет, подобно Марксу, укрыться в своем кабинете. Он быстро будет обнаружен.

— Что-то не очень верится, — рассмеялся я. — А, впрочем, помните историю с Иваном Ефремовым, как КГБ искал его недописанный роман, кажется, «Час Быка»? Но времена-то изменились!

— Времена движутся к созданию всемирных полицейских структур... — дед замолчал и забарабанил пальцами...

«Славный старик, но чересчур осторожный», — размышлял я, отправляясь домой.

«Энергичный молодой человек, — покачивал головой Николаев, ложась спать. — Ничего, успокоится...»