Ахейский цикл (сборник)

Остается оную молнию зачать, родить, воспитать нужным образом — и влепить в лоб супостату.

Большая стратегия — игры королей. Или богов. Эти игры описаны в книге свежо и подробно. Любой читатель, будь он даже знаток мифологии, получит истинное удовольствие от интерпретации титано-, гиганто- и прочих "махий". Бездны Тартара и вершины Олимпа реконструированы со всей тщательностью, недаром авторы отлично зарекомендовали себя в жанре "фэнтези$1 — в творении миров. Но книга хороша еще и тем, что в ней есть нечто более интересное, чем просто миры. В книге есть люди, и рискну заявить, что роман больше о людях, чем о богах.

И вновь над головой скользят тени. Да какие! Плавт, Ротру, Мольер, Клейст, Жироду, Фигейреду! Все они буквально обсосали историю рогоносца Амфитриона, земного отца Геракла. То-то повод для зубоскальства! Бог им судья, классикам… А ведь история не смешная. Подлая история. И в книге эта подлость показана со всей очевидностью. Один бог (подпольная кличка — Младший) лезет на ложе к чужой жене, зная, что в любом случае останется безнаказанным — ведь если что не так, то можно и бронзовым крюком в висок засадить. Другие небожители, делая свои ходы в "игре королей", не прочь убить беременную женщину или прикончить младенца. И ведь не авторы это придумали! Сами эллины и сочинили!

Итак, снова игры. Только играют с живыми людьми. Амфитрион, сын Алкея, внук Персея, лавагет фиванский, не рожден холопом, целующим ручку небесному барину за то, что снизошел для улучшения породы. Но век ХIII до — не ХIII после, а обидчик — не барон, от которого можно уйти в Шервудский лес. Найдут. И не пощадят, даже если криво усмехнешься, даже если не вовремя промолчишь…

По–моему, именно здесь век ХХ–й и начинает выпирать сквозь античные декорации. Слишком знакомо: не смей говорить, не смей молчать… И семья в заложниках — тоже очень знакомо.

И все-таки игра начинает идти не по правилам. Потому что детей вдруг родилось двое, и Тартар не прочь пойти на "генетические эксперименты"; но главное — человек, как выясняется, не просто злая бесхвостая обезьяна. Хомо сапиенс Амфитрион не сломался. И это, пожалуй, главное, о чем говорит роман. Человек плох и слаб, но он — человек. Он может быть жертвой, но между жертвой и палачом неизбежна страшная, воистину смертельная зависимость (и снова век ХХ–й, снова тени — Набоков, Кафка!). Амфитрион живой — опасен, мертвый — еще опаснее, а возвращенный из ада (есть все же незаменимые, даже для олимпийских штукарей!) — опаснее в десять раз. Алкид и Ификл, его сыновья, действительно становятся Молниями, и разят "неразумных гигантов", обеспечивая Олимпу очередную передышку во вселенских разборках. Но молния — это уже из арсенала самих богов, она разит не только смертных, но и бессмертных. Эксперимент Зевса Кроновича Громовержца (он же — Младший) удался, но дал некоторые побочные эффекты. В числе их самый очевидный — живые Молнии поражают богов. А если без словесных красот, то обыкновенные ребята из глухой провинции вполне могут расколоть череп любому зазнавшемуся божку, привыкшему вдыхать аромат "обильных туков". Условие одно — не бояться и не считать врага бессмертным. Но здесь-то небожители сами загоняют себя в безысходный тупик. "Листьям древесным подобны сыны человеков$1 — им, по большому счету, и терять-то нечего; значит, стоит кому-то однажды распрямиться…

Конечно, отдельно взятый Громовержец сильнее отдельно взятого хомо сапиенс. Можно предательски (в лоб — уже опасно) покончить с сыновьями Амфитриона, можно устроить резню всех потенциальных Молний, залив их кровью берега Скамандра, можно топить, сжигать, стрелять из-за угла. "Гром победы раздавайся!" Только храбрый Зевс не спешит веселиться. Вместо триумфа — карантин. Между Олимпом и Землей вырастает железный занавес, и даже вездесущий Гермий, пра–пра–пра и так далее Штирлица, пробирается на "явку" с осторожностью, достойной истинного подпольщика.

Опять родное! И Парад Победы провели, и стяги к подножию кинули, а оно вот как обернулось! Поистине век–волкодав кидается на плечи! Где уж удивляться финалу, когда все тот же подземный Аид вместе с любимым племяшем горько сетуют на неблагодарных сапиенсов, которые посмеиваются — уже не в кулак, а по–голливудски — над "богоравными". Ох, где-то мы это уже слышали! И в средствах массовой информации уважать перестали, и в собственном хозяйстве порядку нет — границы без виз пересекают, по душам со следователем говорить не хотят…

Значит, книга все-таки о веке ХХ–м?! Нет, она о славном и по–своему красивом предгомеровском мифе с его простодушными нравами, наивными проблемами и цитатами из еще не спетой "Иллиады". Но и о нас с вами, поскольку люди остаются людьми — и в веке ХХ–м, и в веке ХIII–м до нашей эры, и даже в "зоне" доброго дядюшки Аида. Небесные генетики могут сотворить себе бога–Геракла, над которым потешались целые поколения греческих сатириков, но молчаливые тени сыновей Амфитриона–Изгнанника по–прежнему стоят на границе Миров — ничего не забывшие и не простившие.