Ахматова. «И я сказала: – Могу»

Он и читает немного по-ахматовски, хотя слегка задыхаясь, но все равно чувствуется ахматовская великолепная тяжеловесность. Вот он ученик, а что касается Бродского, то он ученик Слуцкого, ученик советской поэзии, которая очень сильно на него повлияла, и английских метафизиков, которые тоже повлияли в свой черед. Ахматовского влияния у него нет никакого, кроме влияния позы. Ахматова помнила две цитаты – фразу Пунина «главное – не терять отчаяния» и фразу Бродского «главное – величие замысла». Это она любила, это были синонимы для нее. А сказать, чтобы он от нее что-то перенял… Бродский, как и она, был очень эстрадный человек. Именно эстрадные соображения заставили его написать плохое стихотворение «На независимость Украины», абсолютно эстрадный текст, который сохранился только в его чтении, он и написал для эстрады. Я думаю, что Захар Прилепин еще сделает из него рэп, он сейчас этим увлекся. Это эстрада чистая, и именно эстрада очень часто заставляла Бродского делать какие-то вещи. Он вел себя очень эстрадным образом. Мне кажется, что с точки зрения эстрады лучше было все время говорить, что Цветаева лучше, это было лучше для биографии, потому что Цветаева – это более престижная родословная, более престижный генезис. Об этом же сама Ахматова очень хорошо сказала. Однажды она сидела с Найманом на берегу залива в Комарово, проехал мимо молодой человек, спросил Наймана: «Простите, вы Бродский?» Тот ответил, что нет. Молодой человек ушел разочарованный. Ахматова сказала: «Ему казалось симметричнее, чтобы с Ахматовой сидел Бродский». Это действительно так. Бродскому казалось симметричнее, чтобы он произошел от Цветаевой. Хотя от Цветаевой у него тоже ничего нет абсолютно, кроме анжамбеманов, но анжамбеманов не было только у ленивого. А Анна Андреевна научила его «королевиться» и говорить: «Пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность». И всегда говорить немного в нос, и после каждого слова спрашивать: «Не правда ли?»

– Скажите, в том сборнике, который вы так бережно несли после встречи со страдающим человеком, были ли строчки 1940 года, которые она написала, вымаливая сына?

– Не было. То, что она написала, вымаливая сына, это стихи 1950 года «Слава миру». Их не могло там быть по определению. Кстати, стихи «Слава миру» тоже неплохие. Они настолько чудовищные, что это в своем роде совершенство. Это пять стихотворений, которые вышли тогда в «Огоньке».

«И благодарного народа

Вождь слышит голос: "Мы пришлиСказать: «Где Сталин, там свобода,

Мир и величие земли!»

Это в своем роде совершенство. Ахматова не могла написать несовершенных стихов. Если она писала плохие, то это были не плохие, а ужасные. И она никогда этих стихов не перепечатывала, а, увидев их однажды в верстке сборника «Бег времени», куда их включил Сурков (тот еще Сурков, а не наш нынешний), она вырвала их со страшной силой из верстки, порвала на очень-очень мелкие клочки и торжественно спустила в уборную. Она умела расправляться со своим прошлым. Ничего не поделаешь, эти стихи были написаны, но написаны были так, что все было понятно. Беленков любит приводить такой пример, немец один предъявил записку: «Дана спрафка ф том, что этот немиц обращался со мной очинь дажи замичатильна». Записку писала студентка пятого курса филологического факультета. Девушка таким образом дала понять, что справка вырвана у нее обманом. Так и Ахматова в своих ужасно плохих стихах всегда дает понять, что и как вырвано. Все, что она делала против воли, она делала очень плохо. Это черта гения. Гений хорошо делает только то, что любит, а когда ему нечего делать, не делает ничего.

– Я хотела уточнить кое-что. У вас всегда темы на злобу дня. Чем нам сегодня может помочь Ахматова? Чему надо нам у нее поучиться?