Аксенов

Е.П.:А о том, чтобы мы с Ерофеевым писали покаянку. Тогда нас восстановили бы в Союзе писателей. А мы хотели, чтобы нас восстановили в Союзе писателей, но покаянку чтоб не писать. Это и была суть нашего дела. Так вот, однажды нас вызвали к Верченко, а там у него сидит тот самый Лазарь Карелин, который меня с приемом в Союз писателей поздравлял. И говорит этот Карелин Ерофееву скорбным голосом: «А ведь я вас, Виктор, еще два месяца назад предупреждал, что добром это дело не кончится». Ерофеев, чтобы хоть что-то ответить, говорит: «А я вас уже полгода не видел». — «Как так? Помните, мы встретились в нижнем буфете ЦДЛ?» — «Не помню…» Тут Верченко этот содержательный диалог прерывает и

с наслаждением(подчеркиваю!) Лазарю Карелину говорит: «Ладно, Карелин, ты нам тут Лазаря не пой! Иди отсюдова, нам работать надо!» И старый почтенный писатель Карелин удалился, втянув голову в плечи. А вместо покаянки мы написали заявление такого примерно содержания: «Я, такой-то, был принят в Союз писателей тогда-то, исключен из Союза писателей тогда-то, прошло много времени, я многое понял в жизни, прошу восстановить меня в Союзе писателей». Все. Больше ничего там не было, понимаешь. А то, что я дальше расскажу, еще одна иллюстрация, еще одно доказательство, что никуда бы Вася не уехал, если б не принудили его к этому «товарищи».

А.К.:Так, интересно.

Е.П.:

Вдруг нас вызывают на секретариат Союза писателей РСФСР, что в Хамовниках, там, в этом здании с колоннами, теперь достойный преемник СП РСФСР — Союз писателей России. Мы встревожились и пошли к Верченке, потому что так не договаривались, что нас будут вызывать для восстановления. Верченко нас не принимает, зато вдруг появляется запыхавшийся Михалков и говорит нам — извини, сохраняю его и нашу лексику: «Вы хули сюда пришли?» — «Потому что наябывают», — отвечаем. «Никто вас не наябывает, не будьте мудаками, и завтра вас восстановят. Я начальник этой конторы, — он имел в виду Союз писателей РСФСР, — и говорю вам: всё, идите домой, нечего вам здесь делать, завтра вы будете восстановлены». Мы уходим. Мы едем к Васе в Пахру и говорим: «Вася, вот такой-то и такой-то был разговор. Вот что сказал гимнопевец». Вася думает, думает, а потом говорит: «Слушайте, вроде бы вас завтра действительно восстановят. Я там член какой-то там ревизионной комиссии, что ли, и мне по инерции прислали бумагу на какое-то там их заседание. Если вас завтра восстановят, я послезавтра иду на это заседание. И все! Ж ить будем здесь!» Это его фраза была, я эту фразу хорошо запомнил.

А.К.:Жить будем здесь, значит…

Е.П.:Ну, и на следующий день состоялся этот тоже знаменитый секретариат в Хамовниках. Однако с него у меня стенограммы уже нет, хрен бы мне ее там дали вести, когда я стоял перед ними навытяжку. Их

стенограммы тоже нет, скорей всего, уничтожили, чтобы не досталась врагам или грядущим поколениям. Итальянская исследовательница Мария Заламбани искала эту стенограмму в архивах — ничего нет, никаких документов. Но ведь был же этот секретариат 21 декабря 1979 года, который длился три с лишним часа! Сначала меня допрашивали минут сорок пять потные разгневанные мужчины, потом Ерофеева. Поодиночке, чтоб мы не сговорились. И все это стенографировалось, там сидели стенографистки. А потом нас завели вдвоем, чтобы зачитать приговор: ничего не поняли, не осознали, никаких выводов из случившегося не сделали. Председательствовали Михалков и Бондарев. Главным спикером был, естественно, Феликс Феодосьевич Кузнецов, еще там сильно шустрил такой Николай Шундик из Саратова. Бондарев, зная, что ведется стенограмма, изображал из себя глухонемого, свое возмущение нашим поведением показывал жестами, как один из жуликов в «Приключениях Гекльберри Финна». А Михалков вел себя, надо сказать, довольно интересно. Я, видя, что терять уже нечего, отвечал на вопросы секретарей относительно дерзко, и когда раздался чей-то гнилой голос, что, дескать, хватит с этим подонком разговаривать, Михалков тут же окоротил автора реплики. Дескать, нет, товарищи, мы должны все изучить, мы должны определить всю глубину падения молодого человека… А этот Шундик сдал нам Даниила Гранина.

А.К.:То есть как так «сдал»?

Е.П.:А так, что я во время всех этих воплей отдыхал зрением на интеллигентнейшем, вдумчивом лице известного, ныне демократического ленинградского писателя Даниила Александровича Гранина. Пока Шундик не подытожил в конце: «Правильно сказал Даниил Александрович Гранин: в Союзе писателей им делать нечего». Я при этих словах еще раз посмотрел внимательно на Даниила Александрыча, а он так это — раз, и глазки убрал. Так что какие у меня могут быть претензии к Верченке? Да и к Михалкову. Михалков напоследок нам сказал вполголоса: «Ребята, я сделал все, что мог, но против меня сорок человек».

А.К.:Скажи, пожалуйста, а когда Вася подал заявление о выходе из Союза писателей?

Е.П.:Он подал его в тот день, когда узнал, что нас исключили.