Акт милосердия

Они пугают меня. Эти бесконечные минуты страха и отчаяния. Я словно переполняюсь болью, взявшейся неоткуда, и мне становится тяжело дышать. Я не могу сделать полный вздох и иногда провожу без сна целую ночь, пытаясь дышать нормально, а не прерывисто. И в эти ночи я думаю о матери. Это ее ненависть ко мне сделала меня такой. Любила ли она меня когда-нибудь?»

Рита накрыла ладонью страницу.

– Какого черта, Майя? – спросила она громко, возмущенно посмотрев на стоявшую на прикроватной тумбочке фотографию дочери с Сашей.

Рита отложила неприятное чтиво и впервые пожалела о том, что не курит. Ее хитрый мозг при первом прочтении просто откинул все неприятные моменты.

«Я отвратительнейшая мать, – с грустью подумала Рита. – И именно поэтому, чтобы вернуть должок Майе, я и должна прочитать этот дневник. Наверное, он – единственное, что осталось по-настоящему значимого от нее».

– Крепись, Рита, – сказала она сама себе и убрала руку. Указательным пальцем потеребила шершавую поверхность обложки. – Ну давай, Маюш. Выливай на меня все свое дерьмо.

С этими словами Рита вновь нырнула в дневник, хранивший, в некотором роде, душу ее дочери.

«Д. говорит, что это вроде как панические атаки и советует пойти к тому психологу-китаянке, что ему помогла. Но я не хочу открывать перед кем-либо душу. Уже сыта по горло всеми этими психологами и психотерапевтами. Я хочу сама разобраться в себе.

Пробежки немного помогают. Они как бы помогают мне контролировать свое тело, а значит, и свои настроения. Пробежка утром – и день проходит хорошо. Пробежка вечером – и я сплю. Иногда, когда Саша приходит ко мне, и мы ночуем вместе, то мне тоже хорошо и спокойно. А вообще надо бы завести собаку. Огромного лабрадора, который будет бегать и спать вместе со мной».

На этом первая запись заканчивалась. Нахмурившись, Рита вновь посмотрела на букву Д. Она уже неоднократно встречала это сокращение, когда поспешно пролистывала дневник. Что это может значить? Друг? Какое-нибудь имя, вроде Димы?

Рита вновь посмотрела на дату. Свой последний дневник Майя начала вести лишь с августа – за три месяца до своей смерти. Где записи с начала года? Возможно, там и описано знакомство с таинственным Д.

С улицы донесся громкий заливистый лай. Хотела завести собаку, значит? Рита чуть улыбнулась. Это могло быть неплохой идеей.

***

– Итак, что у нас нового? – спросила Инна, стоя спиной к доске с фотографиями.

Она не переставала незаметно от всех позевывать, пытаясь заглушить сонливость третьей чашкой кофе за утро. В кабинете, кроме Павла, сидел еще один оперуполномоченный Володя. Эти двое и составляли группу Власовой по делу Мироновой.

– Пока ничего. Так и остается трое подозреваемых. Ни о ком более ни в дневниках Майи, ни в ее записях в Интернете не упоминается, – сказал Павел.

– Я опросил ее однокурсников, как вы и просили, – откликнулся оперативник Володя. – Пару раз в неделю Майя с двумя одногруппницами отправлялась в местное кафе «Травел», где они проводили несколько часов. Девушки сказали, что никто никогда к ним не приставал и никаких инцидентов они не помнят. Мы опросили бариста и администратора – они подтвердили их слова.

– Имена одногруппниц и показания зафиксировали?

– Да, у вас на столе.

– Ладно, – вздохнула Инна. – Что-нибудь еще?

– Можем вычеркнуть из подозреваемых Маргариту Миронову – ее алиби стопроцентно подтвердилось. Ее сестра уже и видеоматериалы нам предоставила, – заметил Павел.

– Но насчет ее мужа мы не можем так сказать, – протянула Инна. – Не в обиду, Паш, но показания Кристины не совсем годятся для обеспечения алиби. Она просто могла отлучиться в ванную на пару часов и не заметить, как Кирилл уходил. Тем более, он как-то магически воздействует на своих женщин. Его либо защищают, либо обожествляют.

– Согласен, не годятся, – энергично кивнул кудрявой головой Паша, ничуть не обидевшись.

– Что насчет Александра Агапова? – уточнила Инна. – Его поездка в Петрозаводск подтвердилась?

– Здесь небольшие сложности, – замялся Володя. – Саша ехал вместе с другом на машине. Его друг, Даниил Смирнов, подтвердил факт поездки, но…