Актерская книга

А у меня на душе было ох как хреново! «Покровские ворота» только и смог показать близким знакомым в зале Мосфильма да на премьере в Доме кино, а дальше — сплошное «непроханже», и не только «Воротам», но и другой моей работе — по комедии Островского «Последняя жертва», и поди ж ты, тоже с участием Лены Кореневой. Вот про все, что приключилось, я ему и отписал — в его же размере и стиле:

Пярнуский житель и поэт!Спешу нашрайбать вам ответБез всякой проволочки.Хоть труден мне размер стиха,К тому же жизнь моя лиха,И я дошел до точки.Я целый год снимал киноДве серии. И сдал давно(Не скрою, сдал успешно).Потом комедию слудилОстровского. И в меру сил

Играют все потешно.Кажись бы, что тут горевать?Нет! Как на грех, едрена мать,Случилась катаклизьма:Я целый год потел зазря,Артистка Коренева — фря! —Поставила мне клизму!Американец и русист(Чей предок, верно, был расист)Заводит с ней романчик.К замужеству привел роман,И едет фря за океан,За Тихий океанчик.

Я две работы сделал, друг.Она сыграла роли в двух,Заглавнейшие роли!На выезд подала она,И в жопе два моих кина,Чего сказать вам боле?

Шуточная эта переписка имела продолжение. История с Кореневой как-то рассосалась, вышли в свет «Попечители», потом «Покровские ворота», и я вновь получил от Самойлова стихотворное послание:

Я «Покровские ворота»Видел, Миша Козаков.И взгрустнулось от чего-то,Милый Миша Козаков.Ностальгично-романтична

Эта лента, милый мой.Все играют в ней отлично,Лучше прочих — Броневой.В этом фильме атмосфераНепредвиденных потерь.В нем живется не так серо,Как живется нам теперь.В этом фильме перспектива,Та, которой нынче нет.Есть в нем подлинность мотива,Точность времени примет.Ты сумел и в водевиле,Милый Миша Козаков,

Показать года, где жилиМы без нынешних оков.Не пишу тебе рецензий,Как Рассадин Станислав,Но без всяческих претензийЗаявляю, что ты прав,Создавая эту лентуНе для всяких мудаков,И тебе, интеллигенту,Слава, Миша Козаков!

Д. С., - 1982

Здесь надлежит оговорка. Наверное, это использование примеров из нашей переписки может показаться нескромным, чем-то вроде саморекламы с моей стороны. Пусть читатель простит: письма в альбом всегда грешили преувеличением достоинств адресата. А самойловские письма ко мне — именно стишки в альбом, на публикацию они не были рассчитаны. Впрочем, иногда, на его поэтических вечерах, в которых я нередко тоже принимал участие, он вдруг просил меня прочесть иные из них — развлечь аудиторию. Он любил, когда публика смеялась. Чинная, скучная атмосфера благоговейного слушания была ему не по нраву. Его поэтические вечера зачастую превращались в искрометно-веселые спектакли, где он был и режиссером, и главным исполнителем.