Акварель для Матадора

Знаменитые адвокаты, шелест свежих газет, ритуал судебного заседания. Красиво, почти как в опере. В последние годы Леонид Крашенинников очень полюбил возвышенное искусство оперы.

Ещё в начале девяностых слово «суд» вызывало в памяти мерзкие картины: грязная скамья, пальцы решёткой, небо в клеточку. Крашенинников сам дважды выслушивал обвинительные приговоры.

Крашенинников удачно попал в ласковое течение легализации теневых капиталов под негласным надзором правительства. Его бизнес, криминальный на девяносто процентов в девяностом году, сейчас оставался в тени процентов на пятьдесят. Но это совсем другие проценты, совсем другая тень: речь идёт чаще о скрытых налогах, чем о закопанных в лесу трупах.

Ему нравилось проводить время в кругу богемы, видных политиков и очаровательной французской невесты Жюли, а не за бесконечным пиршественным столом с ворами и паханами. Он полюбил белый цвет.

Г-н Крашенинников достал белый телефон, позвонил в Париж Жюли:

— Бонжур, ма петит. Л'авьон отложили на два с половиной часа…

— Это ужасно, шер. Мы не успеем авектуа в Opera.

— Приедем хотя бы к л'акт труазьем… Я всё же хочу услышать мамзель Лулу в партии Травиаты…

Крашенинников покидал Россию на три месяца. Дела шли хорошо, деньги работали, контора писала. Он уезжал в свадебное путешествие. Они с Жюли намеревались посетить семь экзотических стран: две африканских, две латиноамериканских, две южноазиатских и сумчатую Австралию.

Крашенинников зашёл в бильярдную, поставил на пол белый саквояж, аккуратно сложил на него белый плащ.

Матерчатые квадратные абажуры нависали над зелёными столами. От дальнего стола исходил глухой стук шаров. Лица игроков были скрыты в полумраке. Вот человек наклонился, примеривая кий, нырнул в колодец света, ударил, и, выпрямившись, опять растворился в тени.

Крашенинников подошёл к столу, взял в руки кий.

— Стукнемся, Леонид Петрович?

Крашенинников повернулся. Второй кий доставал из пирамиды смуглый стройный мужчина с коротким шрамом через правую щёку. Это лицо Крашенинников узнал бы даже среди ангельских ликов на том свете.

— Глеб Егорович… Вот так встреча! Так это ты задержал самолёт?

— Я, Лёня, не умею задерживать самолёты. Задержал его сам генерал Барановский.

Матадор взял кусок мела, аккуратно натёр набойку кия, плавными круговыми движениями намелил его и вытянул перед собой, примерил на глазок…

— Из-за меня, догадываюсь?

— Правильно догадываешься.

— И что же случилось?

— Разбивай. Нужно мне получить от тебя информацию по одному важному для меня делу…

— Глеб, если могу… Какие разговоры…

— У тебя в Москве целая коллекция всяких помещений — подвалов, номеров в гостиницах… Так? Разбивай.

Крашенинников не ударил шаром в пирамиду, а толкнул его в борт. Шар плавно оттолкнулся и еле-еле растолкал укладку.

— Сложный вопрос. Допустим, что так.

— В некоторых из них сейчас устроены склады для так называемой Акварели… Слыхал о такой?

— Слыхал. Героин с грибами. Я думал, враньё. Значит, есть такая?

— Значит, ты ничего о ней не знаешь?

— Конечно, нет, Глеб Егорыч. Я лесом торгую. У меня три завода, если хочешь знать. Я произвожу мебель, а также детские коляски. Зачем мне героин?

Матадор присел, глазом прикинул линию к средней лузе и бархатным толчком направил туда шестёрку.

— Отлично. Я так и думал, что ты тут ни при чём. Тогда ответь мне, кто пользуется твоими номерами в гостинице «Спринт» и какими ещё твоими помещениями пользуется этот человек?

— Нет.

— Почему? — нахмурил брови Матадор.

— По многим причинам. Во-первых, у меня нет юридического контроля над указанным тобою помещением. А всё остальное — болтовня. Во-вторых, я не считаю, что торговать героином плохо. Штука это, конечно, подлая, но кто виноват, что её какие-то козлы покупают? Это бизнес, Глеб. В-третьих, я просто не хочу подставлять товарища…

— Лёня, ты не понял. Мне очень нужно. Ты же понимаешь, что это не шутки — задержать самолёт.

— Глеб, это ты не понял. Вот уехал ты, скажем, в Иран стрелять Саддама Хусейна… Задание сложное, полгода принюхиваться надо. Квартирка твоя в Москве пустует. Зарплата у тебя маленькая — ты квартирку и сдал. Недорого, старому знакомому. И он там, скажем, анашу курит…

— Лёня, Акварель это не анаша.

— Подожди, послушай… Курит он анашу, к нему гости приходят, он их угощает… Нарушает он закон?

— Ну, не очень….

— Не лукавь, Глеб Егорыч, нарушает. Предложение покурить трактуется как что? Как склонение к употреблению. До восьми лет. Но ты лее не побежишь на этом основании своего гостя в ментовку сдавать?

— Лёня, у меня мало времени, честное слово. Скажи, кто у тебя там хозяйничает.

— Глеб, не скажу.

— Лёня, ситуация сложная. Очень не хотелось бы, но если не скажешь…

Семёрка сильно ткнулась в борт, ударилась о другой шар и юркнула в лузу.

— Ну-ка, ну-ка?

— Придётся применять меры оперативного воздействия.

— Не смеши меня, Глеб. Какие меры? Ордера у тебя нет? И быть не может. Пушку вытащишь? Только тебя потом мои партнёры в асфальт закатают, и ты это знаешь… Глеб, давай по-человечески, цивилизованно. Сказал, не могу. Мог бы — так всей душой.

— Ты отсюда невесте своей звонил?