— Постойте-постойте, Яков Иванович, — удержал его старый граф. — Мы конечно же выясним имя этого офицера. Но что дальше? Нужно все продумать до мелочей! Не горячитесь!
Штабс-капитан вернулся, немного помялся и с неохотой опустился в кресло. Взгляд его потускнел, он заговорил с меньшим пылом, но с большей рассудительностью:
— Граф Воленский покажет на нужного офицера, и того, без сомнения, арестуют. Но и Андрея Васильевича оставят под замком до выяснения истины. И таких дел у нас!.. — Он с тоской приподнял несколько папок на столе и уронил их обратно.
— Признаюсь, господа, уж вы не обессудьте, но я не горю желанием дожидаться истины в тюрьме, — нахмурился я.
— Да уж, в сложившихся обстоятельствах это смертельно опасно для тебя, — промолвил старый граф. — Кто знает, может, убийца действует не один? Если имеются сообщники, они легко доберутся до тебя, даже если настоящий злодей окажется в узилище. Мы должны надежно спрятать тебя. Я могу отвезти тебя в свое имение…
— А подорожная?
— Поедешь под видом моего слуги, — ответил старый граф. — Отправимся в Братцево…
— Сидеть вдали, мучиться неизвестностью — выше моих сил…
— Самое главное, Андрюша, чтобы ты ничего не предпринимал самостоятельно, — предостерег меня Александр Сергеевич.
— Если бы я ничего не предпринимал, то ночью оказался бы в руках душегубца, — возразил я.
— Я не призываю сидеть сложа руки в тот момент, когда убийца стоит перед тобой. Но не нужно искать встречи с ним. В Санкт-Петербурге оставаться опасно.
— Я понимаю… Подозреваемый в преступлении скрывается в доме статс-секретаря и товарища министра внутренних дел! Нехорошо-с…
— И впрямь нехорошо, — с иронией ответил Александр Сергеевич. — Но дело не в Павлике и не в Коле. Они с удовольствием помогли бы тебе. Однако же ты сам потребовал удалить слугу прежде, чем превратиться из гражданина Очера в графа Воленского. А в Братцево никто из челяди тебя не знает. Ты сможешь представиться хоть Очером, хоть чертом. Правда, милостивый государь, придется некоторое время пожить анахоретом…
— Александр Сергеевич, я не выдержу, — взмолился я. — Сидеть в глуши, не зная, что происходит, как идет расследование!
— Видишь ли, Андрюша, ты сейчас находишься в сильном нервическом возбуждении, твой разум сосредоточен только на своей беде. В таком состоянии любой человек склонен совершать ошибки. Поверь, лучше положиться на помощь друзей, не имеющих к сложившейся ситуации непосредственного отношения. Нужны трезвые мысли, а вот горячиться незачем.
— Знаете, Александр Сергеевич, мне приходилось корабли брать на абордаж, — напомнил я.
— Андрюша, никто не сомневается в твоей храбрости. Но тогда ты действовал в обстоятельствах высшего напряжения сил, сейчас же оказался в состоянии длительного нервного ожидания…
— Тем более, Александр Сергеевич! — возразил я. — В глуши, в Братцево, я и вовсе сойду с ума…
— Андрей Васильевич может расположиться у меня, — вмешался Яков Иванович.
— Я бы не хотел обременять вас, — ответил я исключительно из вежливости.
— И слушать не хочу, — замахал огромными ручищами штабс-капитан Репа. — У меня спокойно, искать никто не будет. И вы будете исправно получать все новости о ходе вашего дела.
— Даже не знаю, что и сказать. — Я сердечно пожал руку Якову Ивановичу.
— Остаюсь при мнении, что лучше в Братцево, — произнес Александр Сергеевич, поджав губы. — Однако, учитывая твое упрямство, придется согласиться с Яковом Ивановичем. По крайней мере, он за тобой присмотрит… но и сам запомни: ни шагу из квартиры! Предоставь все дело друзьям. Поверь, они сделают все, чтобы восстановить твое доброе имя.
Из дворца Строгановых я вышел в парике, но уже скоро снял его, полагая, что у дома штабс-капитана Репы засады не будет. Яков Иванович проживал на Васильевском острове. В одноэтажном деревянном доме он снимал небольшую квартиру с отдельным входом.
— Это Бонов дом! — с гордостью сообщил Яков Иванович.
На лице моем отразилось недоумение, и он пояснил:
— Когда-то здесь проживал сам Ломоносов. А потом была химическая лаборатория.
Нас встретил угрюмый малый, слуга штабс-капитана.
— Вот, Василий, господин граф остановится у нас на некоторое время, — сказал Яков Иванович.
Он не назвал ни имени моего, ни фамилии. Василий с пониманием кивнул и молча принял нашу верхнюю одежду. За его внешней угрюмостью скрывалась готовность беспрекословно выполнять волю хозяина, не задавать лишних вопросов и держать язык за зубами.
— Яков Иванович, даже не знаю, как вас благодарить, — смущенно проговорил я наконец.
— Пустое, Андрей Васильевич, — улыбнулся он. — Признаюсь, не впервой мой дом используется в качестве временного пристанища. Знаете, моя жизнь с детства складывалась самым что ни на есть благополучным образом. И порою, грешно сказать, даже вопросом задаюсь: за что мне такая благодать? Одна мысль свербит: много мне дано, много с меня и спросится! И знаете ли, только в такие минуты, когда удается кому-то помочь, я чувствую, что живу, живу по-настоящему, в смысле, оправдываю данную мне благодать!