Акведук на миллион

— Присаживайтесь, Андрей Васильевич, — предложил он голосом хотя и мягким, но не предвещавшим ничего хорошего.

Я сел на стул и произнес:

— Позвольте полюбопытствовать. В чем моя вина?

— A voila notre fugitive[34], сказали мы, к кресту его приколотив, — выдал Каламбур Николаевич с усмешкой.

Глаза его с хитрецой говорили: что же это вы, граф Воленский, дурака валять решили? Ну-ну, валяйте. Посмотрим, кто в дураках останется…

Дверь за моею спиной заскрипела, вошел офицер и доложил:

— Его высокопревосходительство обер-полицеймейстер…

Сергей Николаевич жестом прервал его и поднялся из-за стола навстречу господину Эртелю.

— Вот, Федор Федорович, граф Воленский изволит любопытствовать, за что его препроводили в крепость.

— Здравствуйте, Андрей Васильевич. — Обер-полицеймейстер держался с подчеркнутой учтивостью. — Позволю напомнить, что вы совершили побег из-под стражи. А мы не можем позволить себе оставить беглеца непойманным. Подобный факт оказал бы пагубное воздействие на общее состояние дел, дисциплину, не говоря уж о нашей репутации.

— Попрошу подписать бумаги, — сурово промолвил военный комендант. — Вот здесь и здесь.

Я поставил свою подпись не читая. Бог весть, сколько времени предстояло провести в Алексеевском равелине наедине с соглядатаем. Но в эти минуты я думал о том, что лучшего лекарства после размолвки с Алессандриной и не придумаешь.

Отворилась дверь, вошел солдат и вывалил на отдельно стоявший стол туго стянутый узел. Погруженный в мрачные мысли, я не придал значения этому событию.

— Только теперь, — назидательно поднял палец Федор Федорович, — когда вы заберете свои вещи, вы вольны беспрепятственно покинуть сию обитель.

Обер-полицеймейстер указал на стол. Я узнал пуховую подушку, одежду и белье. Второй солдат поставил на край столешницы, в тень, кофейную пару. Словно сумерки окутали болото и одинокую цаплю. И впервые за последние дни в сердце моем пробудилось что-то теплое.

— Вещи, Федор Федорович, позвольте оставить здесь. Раздайте арестантам, тем, кто нуждается. А вот кофейную пару заберу. Спасибо, что сохранили ее.

Я вернулся домой, Жан Каню едва сдержался, чтобы не кинуться лобызать мои руки. И в то же время французишка поносил меня, прибегая к самым суровым выражениям из числа тех, которые мог позволить себе в моем присутствии. Утром, покидая квартиру, я ни словом не обмолвился камердинеру о цели поездки. И о том, что я, возможно, отправляюсь в последний путь, он не знал.

— Барин! Сударь вы мой-с! — кричал мосье Каню. — Что же это вы-с вытворяете-с такое-с! Майор Балк мне все рассказал-с! Вы что же это-с, стреляться задумали!

— Уже стрелялись, — ответил я, отмахиваясь от французишки, чтобы не путался под ногами.

— Вы его убили! — воскликнул Жан.

И на физиономии его радость смешалась с ужасом. Мосье Каню ликовал, что я жив, и страшился дальнейших событий. Полагаю, более всего он не хотел отправиться в ссылку вслед за хозяином.

— Нет, — покачал головой я. — Дуэль не закончена. Выстрел остался за мною.

— А-а-а! — протянул камердинер, не зная, радоваться или огорчаться. — А вам, сударь, письмо от тетушки-с…

Французишка взял со стола поднос и подал мне конверт. Я взломал печати и развернул бумагу. Жан застыл в ожидании с глазами, умильными, как у собаки, увидевший уготованную ей кость. Я пробежал глазами первые строки, а затем прочитал такое, отчего присвистнул и, обескураженный, плюхнулся на диван. Обеспокоенный камердинер засуетился подле, норовя заглянуть в письмо.

— Что там, сударь, что там-с? Что с вашей тетушкой? Жива ли-с, здорова-с?

— Да что с нею сделается, — отмахнулся я.

«А Елизавета Дмитриевна, — писала Мария Никаноровна о кузине, — прельстившись вашими, батюшка мой Андрюша, обещаниями, но так и не дождавшись предложения и будучи не в силах долее засиживаться в девках, сбежала в Санкт-Петербург с поручиком Сенцовым. И так как вина в том, дорогой племянник, на тебе лежит, тебе и препоручаю парочку разыскать и сказать, что я их прощаю и благословляю».

— Heus-Deus! — воскликнул я. — Что это за шутки?! Только Сенцова нам в родственники не хватало!

— Что?! Что-с случилось? — не унимался французишка.

— На. — Я протянул ему бумагу. — Съездишь к майору Балку. Пусть передаст это письмо поручику Сенцову и Елизавете Дмитриевне.

— Как-с Елизавете Дмитриевне-с? — удивился камердинер.

— Вот так-с! — повысил голос я.

Французишка глаза вытаращил, прикрыл рот ладонью и покачал головой, переваривая новость.

— Что там еще? — Я заметил на подносе еще один конверт.

— Да это, барин, из того-с числа, что лучше б и не читать-с, — пробормотал камердинер. — Одни-с неприятности от этих-с писем-с…

— Дай сюда! — приказал я.

Французишка вздохнул и протянул мне конверт. Тонкий запах знакомых духов, исходивший от бумаги, воскресил в памяти воспоминания.