Алая аура протопарторга

Кильватерная колонна иномарок успела причалить к полого ниспадающим ступеням Дворца. Президент покинул лимузин и, лучась незримым для простых избирателей золотистым ореолом, стоял теперь в компании седого негра, двух махоньких очкастых японцев и рослого длиннозубого англосакса… Прочих иностранцев в расчет можно было не принимать: Москва, Петербург, Казань… Все со сдержанным удивлением смотрели на странную парочку у чугунной ограды.

– А знаешь что?… – с азартом предложил Сашок, вновь поворачиваясь к провокатору. – Грянем «Интернационал», а? Хором! Слабо?

– Изыди, говорю!… – беспомощно просипел тот, наглухо отгороженный от крыльца.

– Да ладно тебе! Заладил: «изыди-изыди»… Ну-ка!… Чтоб знали! Хором! Ну! А то уйдут сейчас!… Лейтенант Корепанов оглянулся. Все верно – комиссия ООН, ведомая Президентом, уже поднималась к распахнутым дверям… И тут наконец со стороны универмага подлетели науськанные Павликом разъяренные женщины. Впереди с брезентовым рюкзаком в отведенной руке катилась некая миниатюрная особа. Впрочем, нет, отнюдь не миниатюрная. Скорее приземистая, поскольку при всем своем малом росте была она большеголова и весьма широка в кости. Кажется, Сашок уже имел счастье встретиться с нею однажды…

– Ах вы, поганцы!… – взвизгнула атлетического сложения коротышка, с маху опуская жесткий рюкзачок на голову Сашка. – И так мужиков не хватает, а они тут в монахи намылились?

Корепанов сноровисто упал на асфальт и, пинаемый в ребра, пополз из общей свалки.

– Э! Бабоньки! Бабоньки!… – бормотал он, прикрывая затылок. – Меня-то за что? Я ж так, из любопытства…

Выбравшись на свет, огляделся. Комиссия ООН в полном составе стояла на крыльце и, заинтересованно прищурившись, следила за развитием потасовки. Два милиционера в парадной форме кинулись в толпу. Стараясь не причинить никому увечий, они протиснулись к прикованному и прикрыли его собой. Третий милиционер рылся в клумбе – искал ключ от наручников.

Президент с извиняющейся улыбкой повернулся к зарубежным гостям и слегка развел руками. Вот так, дескать… Защищаем жизнь и здоровье любого гражданина, каких бы убеждений он ни придерживался…

Раскованного волосатика вели к милицейской машине. Возле самой дверцы он вдруг извернулся, выпростал правую руку и, видимо, чувствуя, что терять уже больше нечего, торопливо перезвездил напоследок угол универмага. Лепной карниз второго этажа, державшийся на одном заклинании, откололся от стены и с тяжким грохотом рухнул на асфальт…

– Скажешь, не гад?… – процедил вернувшийся Павлик, с неприязнью провожая взглядом отъезжающий «воронок». – Ну вот откуда он такой взялся?… Менты-то куда смотрели?… Сашок, морщась, потрогал круглую румяную щеку с царапиной от пряжки рюкзачка и нервным щелчком сбил с лацкана хрупкое перышко папоротника.

– Слушай, ну достали дилетанты!… – пожаловался он. – Работать уже невозможно!…

И Сашка можно было понять… Вот попробуй растолкуй этому волосатику, что своей дурацкой самодеятельной вылазкой он сорвал серьезную, тщательно спланированную провокацию… Отморозок – он и есть отморозок… Прокукарекал -а там хоть не рассветай! А ведь его еще и допрашивать придется… Зла не хватает!

Из толпы столичных жителей, пришедших приветствовать прибытие специальной комиссии ООН, выступил и остановился в растерянности щуплый, похожий на подростка мужичок в черной приталенной рясе. На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок, а со зла и все сорок пять лет. С недоумением и обидой глядя на контрразведчиков, он бесстыдно задрал подол и предъявил им краешек красного знамени. Дескать, что с ним теперь делать-то?…

Старший лейтенант Павел Обрушин досадливо мотнул головой, как бы стряхивая комара, умыслившего сесть на правое ухо: не до тебя, мол… Мужичок мигом все уразумел и, прикрыв срам, канул в толпу.

Всем известно, что милиция и контрразведка недолюбливают друг друга, но мало кому приходит в голову, что взаимная эта неприязнь берет начало еще со школьной скамьи. Если в контрразведку отбирают, как правило, отличников с примерным поведением, то в патрульно-постовую службу идут в основном мальчики из неблагополучных семей. Иными словами, налицо слегка видоизмененный конфликт первой и последней парты, извечная ненависть двоечника к зубриле – и наоборот.

Когда педагогов прямо спрашивают, зачем будущему рэкетиру знать тригонометрию, те обычно отвечают сердито и уклончиво, что, мол, для общего развития. Как и всякое лишенное смысла сочетание слов, звучит это дьявольски красиво, и от педагога быстренько отвязываются, чтобы не показаться дураком. Если же преодолеть застенчивость и задать еще более бестактный вопрос: на кой дьявол нужно внушать завтрашним солдатам, что драться – это нехорошо, педагог занервничает окончательно, поскольку давал подписку о неразглашении.