Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной

Однажды, впрочем, Артёму довелось раскопать в словаре «депрессию ироническую», замечательную «скорбной улыбкой в сочетании с горькой иронией». И всё бы тютелька в тютельку, если бы не последняя фраза. «Часты суицидальные поступки». Вот уж в чём ни сном ни духом…

Артём вздохнул и, спрятав наладонник, поднялся со скамьи.

* * *

Путь в «Последнее прибежище» пролегал по той самой улочке, извилисто взбегающей от проспекта Поприщина к городскому парку мимо бело-розового особнячка поликлиники. Добравшись до портрета доктора Безуглова на глухой торцовой стене жилого дома, Артём приостановился. Портрет снимали. Верхний правый угол изображения обвис, промяв Президенту висок, огромное матерчатое лицо, колеблемое ветерком, гримасничало, недовольно морщилось. За процедурой следили два амбала в белых халатах. Крестоносная легковушка приткнулась неподалёку.

– Анилингвус, – язвительно выговорил один из медбратьев. – Кодируешь их, кодируешь… Пополизаторы…

Анилингвус? Термин несомненно встречался Стратополоху в Толковом словаре, и не раз, только значение его подзабылось… Какое-то вроде извращение. Ну «лингвус» – понятно, это когда языком возбуждают, а вот «ани»… Анус? Да, наверное…

Во-он он о чём!

– Что ж это вы нашего Президента, законно избранного?.. – не удержавшись, упрекнул Артём нарочито елейным пенсионерским голоском.

Санитары с высоты своего башенного роста покосились на прохожего.

– Ещё один… – вздохнул второй медбрат. – Говорил же, набегут… Нет чтобы ночью снять!

– Мешает он вам?.. – горестно продолжал Стратополох, но тут на него взглянули так пристально, что сердце ёкнуло. Переиграл. – Я, собственно… – кашлянув, заговорил он нормальным голосом, – мимо шёл… ну и…

Санитары потеряли к нему интерес и снова повернулись к раздеваемой стене.

– Нам не мешает… – чуть погодя обронил первый. – А психическую эпидемию спровоцировать может запросто… У нас ведь народ такой: разницы между портретом и иконой не чует…

– Но кто-то же распорядился, чтобы изготовили… повесили…

– Градоначальник, – нехотя снизошёл до объяснения санитар. – Как почувствует приближение припадка, так начинается… В прошлый раз памятник поставить хотел.

Стратополох ахнул, изобразил ужас:

– Неужто теперь должности лишится?

Амбал пожал плечищами:

– Зачем? Подлечат – и обратно. Эпилептики – это ж золото, а не работники. Усидчивы, трудолюбивы, аккуратны…

– Педантичны, скрупулёзны… – истово закивал Стратополох, знавший этот текст почти наизусть. – Подобострастны…

– Во-во, – сказал санитар, потом взглянул на Артёма внимательней. – А пройдёмте-ка в машину, – сурово предложил он.

Пришлось подчиниться. Честно говоря, достали уже эти уличные медосмотры! Месяца полтора назад чуть не взяли посреди парка по подозрению в диабете…

Залезли вдвоём в крестоносную легковушку, где страж здоровья облепил Стратополоха датчиками и долго вникал в мельтешение зелёных цифр на табло. Потом велел дыхнуть в трубочку.

– И как у меня с нервишками? – полюбопытствовал Артём. – В норме?

– Да в общем в норме…

– А выхлоп?

– Курите вы многовато… – сокрушённо заметил медбрат.

– Только сегодня, – заверил Стратополох. – Перенервничал малость…

Отпущенный с миром, поспешил убраться подальше. Шёл в сложных чувствах: с удалением со стены портрета одной претензией к режиму стало меньше, зато будет теперь что сказать Виктории по поводу иконостаса в кухне.

Глава 6

Тот самый притон

Сбежались. Я тоже сбежался.

Саша Чёрный

Ни возле памятника Петру Ильичу Чайковскому, ни перед салоном красоты «Нарцисс», ни в каком другом месте Сызнова, облюбованном для сборищ лицами той или иной нетрадиционной сексуальной ориентации, – нигде не белело столько медицинских халатов и не дежурило столько «неотложек», как в окрестностях скромного ресторанчика с мрачноватым названием «Последнее прибежище».

Одно лишь это обстоятельство заставило бы прохожего-натурала, забреди он сюда впервые, миновать неширокую площадь без промедления. Но если бы он всё-таки сунул свой любопытный нос под обширный тент летней веранды, то прежде всего был бы поражён тем, что столики и стулья привинчены к полу, а лампы забраны металлической сеткой. Попытка пронести на веранду тяжёлый предмет пресекалась на входе двумя натужно вежливыми громилами в ливреях.

Под навесом было пока немноголюдно и относительно тихо. В дальнем углу, правда, кто-то уже митинговал. Всмотревшись, Артём узнал в крикуне смуглого ястребиноликого живчика, с которым столкнулся сегодня утром, возвращаясь из поликлиники. Рядом с оратором обнаружился и его дружок, сумрачный дылда готического телосложения.

– Адыгея! А-ды-ге-я!.. – надрывался вскочивший на стул живчик. – Русский язык вторым государственным языком объявила! С англоязычием борется! Столицу свою Майкоп в Моймент переименовала! А мы? На заборах латиницей пишем? Стыд головушке!..