Из-за угла торгового комплекса «Электра» показался вчерашний вестник. Коротышка, кажущийся издалека атлетом. Чёрт его знает, где он там работал, но сплетни каждый раз приносил свеженькие, самородные, не огранённые ещё ни прессой, ни телевидением.
Сердце привычно ёкнуло. «Про меня что-нибудь, – беспокойно подумал Артём. – Даже и не что-нибудь, а известно что».
Дурацкое положение. Чем оправдаться? Можно, конечно, с возмущённой хрипотцой возразить, что всё это не более чем выпад завистника-рецензента и что главный орган натуралов ничего другого, кроме клеветы, отродясь не публиковал… Да, но в том-то и закавыка, что через недельку в газете «Будьте здоровы!» выйдет первая подборка самого Стратополоха – и враньё выплывет наружу.
Хотя к тому времени, глядишь, выплывать уже будет нечему: шум уляжется, никто ни о чём не вспомнит… Или всё-таки от греха подальше взять псевдоним?
Вестник приближался. С каждым шагом становясь миниатюрнее и миниатюрнее, он достиг крыльца и легко взбежал по ступенькам.
– Господа! – огласил он. – Среди нас иуда!
– Одобряю… – лениво громыхнул в ответ кто-то из бисексуалов-язычников. – Единственный приличный еврей!..
От сердца малость отлегло. Иуда – слишком громко сказано. Ни грязное обвинение в «Литературном диагнозе», ни согласие сотрудничать в желтоватой пробезугловской прессе на столь серьёзное обвинение не тянут. А коли так, то смеем надеяться, что это не о нём, не об Артёме.
Зря надеялся.
– Вот он! – Палец вестника прямой наводкой уставился на Стратополоха. – Сегодня утром его сняли с учёта в поликлинике.
– Че-го-о?.. – изумлённо выдохнул Артём, приподнимаясь над столиком. – Ты что тут пургу метёшь? С учёта не снимают.
– И мы тоже так думали, – зловеще откликнулся карманный викинг. – Вплоть до сегодняшнего дня.
Собрание пребывало в растерянности. Действительно, ни о чём подобном никто никогда не слыхивал.
– Зомби! – вскочив, завопила Пуговка. – Послушайте меня! Он закодировался! Он добровольно закодировался!
– Кто?! Я?! – вскинулся Артём. – Дайте портрет! Дайте сюда портрет!
Выяснить, закодирован человек или не закодирован, было довольно просто: закодированный никогда не сможет осквернить изображение доктора Безуглова или хотя бы неодобрительно о нём отозваться. Одна только мысль о подобном кощунстве тут же отзывается судорогами, а то и припадком.
Существовали также проверки на никотин, на алкоголь, даже на произнесение матерных слов – смотря, от чего кодировали.
– Пусть тогда скажет при всех…
Лицо Пуговки внезапно отупело, и требование так и не было предъявлено. Что сказать при всех? «Я люблю Родину»? Теперь, пожалуй, и скажет…
– Пусть принесёт больничную карточку! – нашлась она.
Артём шагнул из-за стола, одёрнул пиджак.
– Карточку мне никто на руки не даст, – глухо произнёс он, но такая запала тишина, что все расслышали. – А выписку – принесу. Сейчас пойду и принесу… – Неистово повернулся к вестнику и, в свою очередь, воткнул палец в воздух. – И ты, гад, у меня эту выписку съешь! При всех!..
Стратополох был настолько взвинчен, разозлён и встревожен (не бывает же дыма без огня!), что вопреки собственным обычаям воспользовался городским транспортом ради каких-то двух остановок. Выскочив из троллейбуса на проспекте Поприщина, устремился знакомым путём вверх по узкой зелёной улочке, извилисто взбегающей к бело-розовому особнячку поликлиники. И всё же, поравнявшись с памятным торцом жилого дома, не мог не приостановиться.
Отчаянная борьба доктора Безуглова с психической эпидемией, иначе говоря, с культом собственной личности, продолжалась. Глухая стена была теперь задрапирована новым живописным полотном, с которого куда-то поверх голов прохожих преданно взирали счастливая девочка и не менее счастливый мальчик – оба, понятно, с юннатскими галстуками на стройных, безупречно чистых шеях. В нижней части плаката значилось: «Спасибо, доктор!»
Пополизаторство (оно же анилингвус), судя по всему, помаленьку превращалось в род искусства. И не придерёшься ведь ни к чему! Мало ли докторов на белом свете?
А с другой стороны, стоит ли вообще ломать национальные традиции? Так уж повелось издавна, что с матом у нас борются матерщинники, с алкоголизмом – алкоголики…
Ох, не одолеть вам, доктор, этой психической эпидемии.
Хотя почему бы и нет? Общественная язва, как известно, считается излеченной, когда к ней привыкают настолько, что просто перестают замечать…
Проскочив мимо пугающего плакатика на входе «Познавая себя, обессмысливаешь окружающую действительность», Артём миновал одну за другой таблички «Тавматург», «Пивдиатр», «Гиппиатр» – и остановился в конце коридора перед нужной дверью.
Открыл, вошёл:
– Мне сказали, что я снят с учёта!
Добрейший Валерий Львович взглянул сквозь сильные линзы на незваного гостя строгими преувеличенными глазами:
– Что вы имеете в виду?
– Что я уже не числюсь у вас патриотом!
– Патриопатом, – уточнил участковый.
– Ну патриопатом!
– Вообще-то, это врачебная тайна… – с неудовольствием начал было Валерий Львович, затем, глядя на трагическую физиономию Стратополоха, не выдержал – улыбнулся.