– Стоп! – неожиданно встрепенулся Прохор и, прервав трапезу, поднялся на ноги. – Я сейчас…
И канул за борт.
Андрон с Димитрием обеспокоенно привстали. Хотя беспокоиться было особо не о чем: ветер ослабел настолько, что догнать парусник пешком труда не составляло. Человек за бортом уверенным шагом направлялся к одинокому корявому дереву – полуживому, почти без листвы. Анчар этакий.
Алый шар коснулся горизонта, белая дзюдогама вновь казалась розовой. Кажется, Прохор что-то доставал из дупла.
– Я смотрю, он тут не первый раз шлындрает, – раздумчиво заметил Андрон, присаживаясь. – Тёртый…
Вскоре Прохор вновь перемахнул борт – и уже не с пустыми руками. В левой у него теперь был средних размеров свёрток.
– Вот, – удовлетворённо сказал Прохор, выпутывая из промасленных тряпок тупорылый пистолетище. Полюбовавшись, повернулся к Димитрию. – Обращаться умеешь или показать?..
Солнце вставало, как с похмелья, багровое, мутное.
Проснувшись, Андрон первым делом удостоверился, что за ночь никто из экипажа не пропал. Димитрий ещё посапывал, свернувшись крендельком под старым ватником. Прохор, расположившись на корме, шлифовал и оттачивал свои смертоносные приёмы. В чём мать родила. Ранняя пташка… Андрон устроился поудобнее и стал наблюдать. В следующий миг Прохор кинулся на палубу плашмя – и, не долетев до неё сантиметров пятнадцати, завис звездообразно. Руки и ноги – раскинуты, подбородок устремлён вперёд, наподобие тарана триеры.
Левитация? Не может быть! Андрон передвинулся, чтобы посмотреть, чем это он там поддомкрачен, – и в следующий миг всё понял. Вот оно, оказывается, в чём дело! Не ногой уложил вчера Прохор кого-то из «херувимов», ох, не ногой…
Году этак в двухтысячном, будучи ещё пацаном, Андрон раскопал выложенную в Интернете анонимную статью некоего израильтянина по фамилии Рабинович (согласитесь, что подписать в Израиле таким манером газетный материал – всё равно что никак его не подписать)[4]
. Речь шла о запрещённом во всех цивилизованных странах, исключительно мужском и безусловно изуверском виде восточных единоборств вин-дао-ян – единственном, где разрешены удары гениталиями. К сожалению, автор статьи не мог удержаться от скабрёзности: цитировал лже-Баркова, вообще всячески веселил почтеннейшую публику. Тем не менее суть он изложил верно.Давным-давно монахи одного из монастырей Шаолинь научились усилием воли подавать кровь в пещеристую плоть под таким напором, что детородный орган мгновенно достигал прочности закалённой стали. Собственно, детородным его уже назвать было невозможно – после первого месяца упражнений мужчина становился бесплоден до конца своих дней.
Если руку обычно сравнивают с мечом, то данную часть тела следует уподобить кинжалу.
О тайной философии вин-дао-ян практически ничего не известно (кстати, после первой публикации на эту тему пресса онемела, да и журналист Рабинович как в воду канул), однако есть причины считать духовную подоплёку учения абсолютно бесчеловечной. Уже то, что представители её искренне убеждены, будто страшное оружие ближнего боя с древнейших времён использовалось нами не по назначению, так сказать, чревато выводами: равнодушие к женщинам, отказ от потомства и, естественно, от наслаждений. Какое уж тут наслаждение, если фаллосом пробивают стены и ломают об него бамбуковые палки! Здесь вин-дао-ян отчасти смыкает ряды с нашим Львом Толстым, чью «Крейцерову сонату» многие современники восприняли как прямой призыв против дальнейшего размножения рода людского.
В Древнем Китае бытовали две (разумеется, тайные) разновидности упомянутого боевого искусства: южная и северная. Чем-то они друг от друга отличались, но чем именно, Андрон подзабыл. Кажется, южная школа применяла в бою постоянную эрекцию, а северная практиковала её только в момент нанесения удара… Или наоборот?..
Тем временем Прохор закончил свои упражнения и, облачась в дзюдогаму, направился к мачте, под которой, как он полагал, ещё почивали остальные члены экипажа.
Помня о загадочной судьбе израильского журналиста, Андрон счёл за лучшее притвориться спящим.
С погодой на этот раз не заладилось. Над округой нехотя собирались комковатые, словно бы плохо процеженные, облака, воздух остолбенел.
Димитрий и Прохор, предчувствуя недоброе, смотрели, как Андрон достаёт из дальнего загашника буксирный фал и вяжет на нём узлы.
– Ну не торчать же здесь на виду, – невозмутимо объяснил шкипер и, мурлыча народную песенку «По шпалам, брат, по шпалам, брат, по шпалам…», сошёл с корабля.
Свёрнутая на манер лассо бечева с узлами висела у него на плече.
Все четыре девальватора были отлажены. Вскоре платформа уже весила не больше тонны.
– А инерция? – с тревогой осведомился Димитрий.
– Не бери в голову, – посоветовал Андрон.
Беда с этими дилетантами. Кто им внушил, что девальваторы обесценивают один только вес, а масса-де остаётся прежней? Тем-то и отличается девальватор от антиграва. Любого продавца спроси – он подтвердит: уменьшаешь вес – уменьшаешь массу.
Нехотя, но впряглись.