Алая буква

Внутри и в окрестностях их домика Перл не нуждалась в детском обществе. Жизненная сила, излучаемая ее неутомимым творческим духом, передавалась тысяче вещей, как пламя факела охватывает все, к чему только ни прикоснется. Самые неподходящие предметы – палка, свернутые в узел тряпки, сорванный цветок – превращались в игрушки Перл и, оставаясь внешне неизменными, словно по волшебству становились участниками спектаклей, которые разворачивались на подмостках внутреннего мира девочки. Ее детским голосом беседовали между собой множество воображаемых существ, молодых и старых. Древние узловатые сосны, печально вздыхавшие и охавшие под порывами ветра, превращались во взрослых пуритан, а сорные травы – в их детей, которых Перл неизменно старалась вырвать с корнем.

Поразительно, какие многообразные формы рождались в ее воображении, не знавшем никакой последовательности. Девочка прыгала и плясала, обуреваемая жаждой деятельности, потом падала, словно обессилев под напором лихорадочно быстрого потока жизни, снова вскакивала и с такой же бурной энергией принималась воплощаться в новые образы. Более всего это походило на феерическую игру северного сияния. Подобную живость развивающегося ума и богатую работу воображения можно видеть у многих одаренных детей, но разница заключалась в том, что, не имея товарищей для игр, Перл вынуждена была общаться с созданными ею призраками. При этом ко всем порождениям своего сердца и ума она почему-то относилась с глубокой враждебностью. У нее не было ни одного воображаемого друга, она как будто постоянно сеяла зубы дракона, дававшие обильные всходы в виде вооруженных врагов, с которыми девочка вступала в яростные схватки. Не только матери, но даже постороннему наблюдателю становилось грустно при виде того, как рано столь юное существо осознало враждебность окружающего мира и как оно без устали упражняет все жизненные силы, которые понадобятся, чтобы одержать победу в предстоящей борьбе.

Глядя на Перл, Эстер Прин часто роняла рукоделие и начинала плакать от отчаяния. И как ни старалась она его скрыть, отчаяние невольно вырывалось из ее груди словами, звучащими как стон: «Отец небесный, если ты по-прежнему мне Отец, ответь, что за существо я произвела на свет?» А Перл, услышав восклицание матери или почувствовав каким-то иным, неуловимым путем этот взрыв боли, поднимала к Эстер оживленное прелестное личико, улыбалась своей улыбкой эльфа и возобновляла игру.

Нельзя умолчать и еще об одной особенности в поведении девочки. Что впервые в жизни привлекло к себе внимание Перл? Материнская улыбка, на которую она ответила, подобно другим новорожденным, смутным движением младенческих губ, вызывающим у матери полное нежности недоумение: действительно ли то была улыбка? Нет и нет! Первым ее осознанным впечатлением была – увы! – алая буква на груди у Эстер. Однажды, когда мать склонилась над колыбелью, детский взгляд привлекло мерцание золотой вышивки вокруг буквы. Протянув ручонку, девочка попыталась схватить ее, улыбаясь не младенчески смутной, а самой настоящей улыбкой, придавшей ее лицу совсем не детское выражение. Задыхаясь, Эстер смяла в горсти роковое украшение, непроизвольно стараясь сорвать его: так мучительно было это почти осмысленное прикосновение детской ручки. А маленькая Перл посмотрела в глаза матери и снова улыбнулась, словно этот жест позабавил ее.

С той минуты Эстер радовалась материнству только тогда, когда ее дитя засыпало. Правда, случалось, что в течение нескольких недель глаза Перл ни разу не возвращались к алой букве, но потом неожиданно, словно гром с ясного неба, все повторялось опять – с той же странной улыбкой и необыкновенным выражением во взгляде.

Однажды этот нечеловечески озорной взгляд появился в глазах Перл, когда Эстер, по обыкновению всех матерей, смотрела на свое отражение в них. Одиноких и страдающих женщин часто мучают необъяснимые фантазии, и Эстер почудилось, что она видит в маленьких черных зеркальцах детских глаз не свой уменьшенный портрет, а чье-то чужое лицо. Черты этого адски злобного, полного насмешки лица были ей хорошо знакомы. Словно нечистый дух, вселившийся в девочку, издевательски выглядывал из ее глаз. Это наваждение потом не раз мучило Эстер, хотя со временем стало не таким острым.