Алая графиня

Сикст открыл ее, вынул ожерелье и поднял так, чтобы передние ряды рассмотрели его в сумрачном свете. Четыре золотые цепи толщиной в два пухлых пальца Папы покачивались на общем замке. На одной висел большой изумруд с шестью маленькими по бокам. На второй были такие же рубины, на третьей — алмазы и на четвертой — сапфиры. За подобное украшение в Риме можно было запросто купить самое большое кардинальское палаццо. Общий вздох восхищения эхом отдался от стен святилища.

— Это тебе больше к лицу, чем простые жемчужины, — провозгласил Папа, пришепетывая и глотая согласные. — Джироламо счастливейший из людей. Я слышал, что ты хороша собой, дорогая моя, но подобными простыми словами невозможно передать истину. Ты ослепительнее этих сверкающих камней!

— Мне не хватает слов, чтобы выразить вам мою благодарность, ваше святейшество, — проговорила Катерина своим пока еще детским голосом. — Ваша щедрость не знает границ, я не заслуживаю подобной милости. — С этими словами она опустилась на колени.

Сикст притянул Катерину к себе, прижал ее плечи к своим коленям и вынудил невесту вытянуть лебединую шею. Поза была неудобной и даже опасной, но Катерина стояла совершенно неподвижно, пока его святейшество толстыми неуклюжими пальцами застегивал ожерелье. Затем он велел Катерине подняться, и она вместе с Джироламо развернулась лицом к вздыхающей публике, чтобы показать свои каменья.

Сикст махнул рукой кардиналам, сидевшим рядом с ним на возвышении. Они сейчас же поднялись, и делла Ровере представил Катерину каждому из них. Кроме родственников Папы здесь были представители семейства Орсини и Колонна, трое французов, двое испанцев и один грек.

Но лучше всего я запомнила первого, сидевшего на вожделенном месте рядом с Папой. Это был высокий каталонец с едва уловимым акцентом, волосами цвета воронова крыла и оливковой кожей. Когда-то он изучал юриспруденцию и много лет прослужил вице-канцлером папской курии. Хотя ему уже перевалило за сорок, он был крепок, строен и широкоплеч, от него так и веяло обаянием зрелого мужчины. С того момента, как Катерина взошла на возвышение, он не сводил с нее глаз. На его овальном лице выделялся широкий нос, полные губы и высокий лоб. Карие глаза под выразительными черными бровями и резко очерченные скулы выдавали чувствительную, живую натуру и незаурядный ум. Когда юная графиня Имолы взглянула на него, он сперва обольстительно улыбнулся ей и лишь потом пробормотал благословение. Кардинал делла Ровере повел Катерину дальше, а испанец посмотрел ей вслед с неослабевающим вожделением и растущей решимостью.

Помню, я тогда с раздражением подумала: «Да он ее хочет».

Это был кардинал Родриго Борджа.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Свадебный пир устроили во дворце Орсини, расположенном напротив собора Святого Петра, на другом берегу Тибра. Даже в огромных залах, опрысканных дорогими духами и украшенных гирляндами роз, чувствовался запах человеческого пота. Катерина была измучена, раскраснелась от жары, но стоически улыбалась всем, дожидаясь окончания затянувшегося допоздна обеда из двадцати двух перемен.

Когда был произнесен последний тост за здоровье и многодетность счастливой пары, Джироламо Риарио вызвал эскорт невесты и повез нас в палаццо Риарио, расположенное неподалеку. Перед входом во дворец стоял большой фонтан со статуей Нептуна, окруженной горящими факелами, отчего струи воды казались золотыми, когда мы двигались мимо в экипажах. Мы проехали вдоль фасада с длинным рядом окон, в которых в честь прибытия невесты горел свет, и остановились перед бронзовыми воротами, пугающими своей величиной.

Покои Катерины оказались куда более просторными и шикарными, чем комнаты, в которых она жила в отчем доме. Я проследила за тем, как горничные раздели мою госпожу, расчесали золотистые волосы, доходящие до узкой талии, и сама надела на нее белую атласную рубашку, готовя к встрече с неизбежным. Катерина смотрела широко раскрытыми глазами, голос ее срывался, но она храбро пыталась шутить. Я пожалела, что ничего не знаю о супружеских отношениях. Мне хотелось ее успокоить, но я не могла подобрать подходящие слова. Служанка-лигурийка проводила меня в комнату, смежную с покоями Катерины, гораздо больше и роскошнее тех, что я видела до сих пор. Здесь стояло ложе с балдахином, предназначенное для меня, и две широкие кровати для горничных графини, привезенные из Милана. Я открыла все окна, чтобы впустить влажную прохладу, разделась и упала на пуховую перину.

Примерно через час меня разбудил колокольчик, свисающий с потолка, — моя госпожа звала на помощь. Вспомнив, что сегодня ее первая брачная ночь, я вскочила, натягивая на ходу ночную рубашку.

В новых покоях графини все еще горела лампа. Полог над кроватью был отдернут, Катерина сидела, откинувшись на подушку, одной рукой прижимая к груди простыню. На белом атласе сохранился отпечаток второго тела, на соседней подушке осталась вмятина от крупной головы. Все покрывала были сбиты на пол. Длинные волосы Катерины были спутаны и взъерошены.