Алая графиня

Теперь он не таил их. Поглядев ему в глаза, я увидела там нежность и пламенеющую страсть, отчего у меня перехватило дыхание. Когда я снова задышала, мир превратился из юдоли горя и зла в место, освещенное надеждой и милосердием.

Я могла бы оставаться на балконе всю ночь, беседуя с Лукой. Я рассказала ему, как была поражена, узнав о своем кровном родстве с Маттео, о том, какое горе причинила мне его смерть, о надежде в один прекрасный день расшифровать дневник, который храню при себе. Я упомянула о своем желании переехать во Флоренцию и о разочаровании, вызванном приказом отправляться с Катериной в Рим. О знакомстве с семейством Медичи я говорила мало, потому что мне все-таки не удалось увидеть ангела и я считала себя обманщицей. Мне не хотелось, чтобы об этом узнал Лука. Ведь тогда он понял бы, что сестра Маттео вовсе не настолько совершенна, как он предполагал.

Высказав все, что было у него на сердце, Лука слегка развеселился и, говоря о чем-то, взмахнул рукой. При этом он задел латунный кубок, который и без того ненадежно стоял на каменном ограждении, и тот улетел во двор под балконом, предварительно обрызгав нас вином. Моя шея и декольте оказались мокрыми, я смеялась, утираясь полотенцем, поданным Лукой, поскольку платка здесь явно было недостаточно — вино тут же затекло под корсаж.

Мы распрощались, я — совершенно очарованная и хохочущая, а Лука — заметно смущенный. С другой стороны, я все равно не могла сидеть с ним всю ночь. На моем попечении была Катерина, а я провела в пиршественном зале добрых два часа вместо пятнадцати минут, на которые рассчитывала.

К моей радости, графиня крепко спала и даже не пошевелилась, когда я разделась и легла рядом с ней на кровать. Несколько часов я не могла заснуть от счастья, снова и снова вспоминая слова Луки о том, что мой брат нисколько не преувеличивал мои добродетели.

Однако утро принесло новые тревоги. Я проснулась оттого, что Катерину тошнило. Она стояла рядом с кроватью в ночной рубахе. Пока я вскакивала с постели и подбегала к ней, Катерина схватилась за толстый столбик кровати, медленно осела на пол и закрыла глаза. Ее лицо покрывала пугающая бледность.

— Дай мне спокойно умереть, — пробормотала она сердито, когда я склонилась над ней, засыпая вопросами. — Уйди, и все…

Я ушла, но вернулась с полотенцами и тазом, подтерла пол и положила ей на побелевший лоб влажное полотенце, после чего Катерина медленно открыла глаза.

— Хлеб, — произнесла она с твердой уверенностью. — Принеси мне простого хлеба и соль. Меня так мутит, что я готова умереть, но знаю, что если немного поесть, мне станет лучше.

Я посмотрела на нее со страхом и затаенной радостью, а потом спросила:

— Мадонна, когда у тебя в последний раз были регулы?

Разумеется, Катерина была беременна и, в отличие от меня, нисколько не беспокоилась о том, кто отец.

— Джироламо болван, — сказала она. — Он даже не заметит, если ребенок не будет похож на него.

— Твой муж едва не изуродовал тебя из одного только подозрения, что ты целовалась с Жераром де Монтанем, — возразила я. — Вопрос, что он сделает, когда ты покажешь ему дитя, волосы которого окажутся светлее и кучерявее твоих?

Катерина помрачнела и ничего не ответила. Я воспользовалась ее тошнотой и утерей интереса к романтическим отношениям, чтобы вбить ей в голову мысль о том, что она должна немедленно порвать с любовником и приказать ему никогда не появляться во дворце Риарио. Если француз не будет мельтешить у Джироламо перед глазами, тот, скорее всего, и не вспомнит о нем, глядя на лицо своего новорожденного ребенка.

К моей несказанной радости, Катерина вняла совету. Она наконец-то пресытилась любвеобильным Жераром и после рождения ребенка найдет себе кого-нибудь другого. Но графиня вовсе не желала устраивать бурное расставание. Вместо того чтобы встретиться с любовником, она решила навестить французского посла прямо в его апартаментах и завезти подарок: бочонок вина, о котором тот с большой похвалой отзывался на обеде в палаццо Риарио. Пока Катерина будет разговаривать с послом, мне предстоит разыскать несчастного Жерара и вручить ему последнее зашифрованное послание графини.

— Мне плевать, что ты ему скажешь, — заявила Катерина, когда я попросила ее продиктовать прощальное письмо Жерару. — Напиши, что я его больше не люблю или боюсь, что нас поймают.

Я села и написала прощальное письмо, стараясь чтобы оно получилось добрым. Пусть Жерар знает: сердце Катерины разбито. Она разрывает отношения по благороднейшей из причин — носит под сердцем дитя и молится, чтобы это был ребенок ее возлюбленного. Этот первенец станет для нее величайшим из всех сокровищ. Она обязана уберечь ребенка от гнева Джироламо, иначе он снова побьет ее из ревности, а это может положить конец беременности.