Алая графиня

Через два дня мы с Катериной отправились во французское посольство. Утром госпожа проглотила яйцо и кусочек хлеба в надежде успокоить капризный желудок, после чего решила, что сможет выдержать поездку в экипаже. Мы добрались до посольства без всяких происшествий, но оказалось, что Жерар де Монтань этим утром не явился на службу и находится, скорее всего, у себя дома.

Катерина, как и собиралась, одарила посла вином, после чего велела вознице везти нас прямо к жилищу Жерара де Монтаня. Как только мы подъехали к скромному дому, где тот занимал первый этаж, графиня вытолкнула меня из экипажа.

Я постучала в дверь. Мне казалось жестоким вот так хладнокровно ставить француза перед фактом. Пока я пыталась придумать, что сказать, а о чем лучше умолчать, дверь широко распахнулась. На пороге стоял стройный темноволосый юноша. На нем был прекрасно пошитый костюм из тонкой материи, вот только лицо искажено страхом, а глаза покраснели и припухли от слез.

— Где доктор? — спросил он с сильным французским акцентом и указал на экипаж, где за занавесками из черной вуали дожидалась Катерина. — Он там? Зовите же его немедленно! Мой господин заплатит!

— Прошу прощения, — произнесла я, сейчас же приходя в волнение. — Я от графини Сфорца. У меня письмо для вашего господина.

— Так это графиня? — Юноша внимательно поглядел на экипаж. — Ее приход утешит его.

Не успела я ответить, как молодой человек принялся заламывать руки, обливаясь слезами, а потом признался вполголоса:

— Мадонна, боюсь, он может умереть раньше, чем появится доктор! Я в отчаянии… даже не понимаю, что с ним!

Из комнаты, расположенной у него за спиной, донесся приглушенный стон.

Я через плечо взглянула на экипаж, в котором дожидалась Катерина, хотела всего лишь отдать письмо, однако неприкрытый ужас в глазах юноши вынудил меня спросить:

— Ваш господин сильно болен?

— Прошу вас, мадонна, помогите ему! — Лицо молодого человека снова исказилось.

Я вздохнула и шагнула через порог, прекрасно сознавая, что Катерина в этот миг проклинает меня за неспособность четко следовать ее указаниям.

Юноша провел меня в комнату. Через открытые, не забранные ставнями окна свет падал прямо на Жерара, который лежал на диване, обмякший и почти бесчувственный. Его кожа лоснилась от едко пахнущего пота. Я подошла к постели и взглянула на осунувшееся лицо. Глаза француза ярко блестели, он смотрел на меня из-под прикрытых век, но не узнавал.

Я развернулась к юноше, который снова принялся заламывать руки, и приказала:

— Закройте ставни! Принесите таз, кувшин с холодной водой, полотенца. — Я положила письмо Катерины на стол, присела рядом с больным и спросила: — Месье, вы слышите меня?

Он попытался ответить, но усилие вызвало у него тошноту. Слишком слабый, чтобы сесть, даже заговорить, Жерар только повернул голову, и его стошнило на обтянутый парчой диван. Содержимое его желудка состояло из желто-зеленой желчи с вкраплениями яркой крови. Не раздумывая, я вынула из кармана платок и вытерла лужицу.

Однако при виде рвоты, за которой начались до боли знакомые мышечные судороги, я ударилась в такую же панику, как и слуга Жерара, который явился в следующий миг с кувшином, тазом и полотенцами.

— Что с ним, мадонна? — спросил он, взглянув в мое лицо. — Это чума?

Я покачала головой, не в силах ответить сразу, потом все-таки произнесла:

— Яд.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Некая неведомая сила будто затягивала меня в мрачное прошлое. Какими словами описать это ощущение? Я, сгорбившись, сидела рядом с умирающим Жераром де Монтанем, а видела перед собой только моего обожаемого Маттео: налитые кровью белки карих глаз, щеки в малиновых пятнах. Даже когда де Монтань поднял голову и прошептал: «Катерина», я услышала голос моего умирающего брата. Горе, охватившее меня, было таким же пронзительным, как и в момент смерти Маттео.

Я осталась бы рядом с Монтанем, держа его за руку до последнего вздоха, но наконец-то прибыл врач, который приказал мне уйти. Ошеломленная увиденным, я вернулась в экипаж, где ждала разгневанная Катерина.

— Я чуть не послала за тобой возницу! — взорвалась она, когда я села рядом с ней.

Катерина уже собиралась разразиться длинной тирадой, но увидела мое лицо и осеклась.

Экипаж качнулся, когда возница хлестнул лошадей.

Катерина заговорила снова, на этот раз тише, почти встревоженным тоном:

— Что там, Дея? Что случилось?

Я смотрела на улицы Рима сквозь черную вуаль и силилась сдержать слезы, которые должны были вылиться еще много месяцев назад.

— Он умирает, — сказала я в итоге. — Звал тебя.

— Умирает? — Катерина отпрянула от меня. — Отчего? Лихорадка? Только не говори, что это чума!

Я покачала головой.

— Его отравили, мадонна.

Катерина ахнула и прикрыла рукой рот, но не от горя, а от страха. Она не приказала вознице разворачиваться и ехать обратно к дому француза, наоборот, придвинулась к окну и, скрытая от любопытных взглядов черной занавеской, прокричала, чтобы он быстрее гнал домой.

Затем графиня обернулась ко мне и тем же пронзительным, бессердечным голосом потребовала:

— Откуда ты знаешь? С чего ты взяла?