Алая кровь на белых крыльях

— Кружочки господин Атаман это польские базы продовольственного и огневого снабжения. И маршрут вашего рейда проложен так, что бы вы смогли обойтись без обозов. Конница, тачанки, вьючные лошади, конная артиллерия и Тяжелая бронебригада в подкрепление.

— А что за броневики — Оживившись спросил Семен Михайлович.

— Гарфорды и Остины, плюс грузовики с горючим и снарядами на первое время.

— И еще. На флангах, будут оперировать отряды Князя Джихара и Командира Дундича. Но у них свои задания.

* * *

Через несколько дней по Польским тылам покатилась волна паники. Пылали и взрывались пакгаузы, висели на фонарях коменданты и легионеры. Секретные склады, устроенные в стороне от железных дорог уничтожались со страшной методичностью. Разведка сработала верно.

Из детских сочинений:

«Сделали обыск и взяли маму в тюрьму, но после 3-х недель отвезли маму в Екатеринодар, я подошел попрощаться, а легионер ударил меня по лицу прикладом — я и не успел».

«Мы занимали одну маленькую комнату, она была вероятно богатых хозяев, так как в ней было очень много дырок от снарядов».

«Через месяц поляки заняли Киев, тогда не было легионеров, а расстреливали на улицах».

Польша. Детские сочинения

«Мне ярко врезался в память расстрел взятых в плен махновцев. Они были взяты во время нападения Махно на Екатеринослав. Среди них были подростки лет 14–15. Наши понесли во время последних боев тяжелые потери, и солдаты решили расстрелять пленных. Их вывели за город и приказали рыть ямы. Меня тоже назначили в конвой пленных. И вот, когда ямы были вырыты, из толпы смертников отделился один моих лет, упал к ногам командира, охватил его ноги и стал, захлебываясь слезами, молить о спасении. Тот приказал его убрать, и этот несчастный так кричал и забился в руках солдат, что я не мог вынести и бросился бежать от этого страшного места»

«Пощадите, ведь я не по своей воле, меня взяли силой!» «Врешь!» слышался ответ и глухой удар по чему-то мягкому, глухой стон, хрипение и опять мольбы; я не выдержал и, вскочив на ноги, подошел к двери и, о ужас! Вся панель усеяна трупами, с разможженными головами, еще ворочающиеся и стонущие производили ужасное зрелище. Но вот крик; я обращаю свое внимание в ту сторону и, о ужас, молодой, скорее еще мальчик, очень красивый, полунагой стоял на коленях перед солдатом с озверевшим лицом и поднявшим над головой мальчика приклад; у мальчика от испуга глаза, казалось, выскочить хотели, в них были ужас, мольбы о пощаде, но солдат очевидно уже ничего не соображал. Едва он еще хотел что-то крикнуть, как приклад опустился на его голову. Я не мог выдержать, хотел броситься к нему, но что я мог сделать с человеком-зверем. После того я никак не мог сладить с собою; я как-то ослабел, я не мог больше оставаться в этой среде, морально я чувствовал себя кошмарно. Ждать долго не пришлось, вскоре я был ранен, и мне пришлось убраться в лазарет»

* * *