Все лето и всю осень мы с Саймоном виделись при каждом удобном случае, однако наши отношения оставались платоническими. Зима и напряженные занятия в выпускном классе свели наши встречи к минимуму. Мне исполнилось восемнадцать, но я была на редкость неискушенной девушкой. Впрочем, я прекрасно отдавала себе в этом отчет. Едва ли не все знакомые, в том числе родная младшая сестра уже давно имели сексуальные связи, а у меня вся романтика происходила в воображении, с красавчиками из телевизора и журналов. Я тешилась тем, что в подробностях представляла свидание с героем дня – какой-нибудь знаменитостью, или самым популярным из одноклассников, или – чаще и охотнее всего – с Саймоном. Меня мучил вопрос: каковы его намерения? Мы с ним – кто? На этот счет имелись две версии. Первая: интерес Саймона ко мне – сугубо профессиональный, так наставник относится к одаренному, оправдывающему ожидания подопечному. Саймон смеялся над моими замечаниями – то искренне, а то желая поддразнить меня, даже если я вовсе не собиралась демонстрировать остроумие. Он улыбался, когда я краснела; я думала, может, люди так флиртуют. Когда я о чем-нибудь рассказывала, Саймон чуть заметно выпячивал губы и не сводил с моего лица внимательных, как бы прощупывающих глаз. Порой я замечала: взгляд скользит ниже, к моим рукам, шее, груди. Хорошенькой я никогда не была; по крайней мере, сама себе таковой не казалась. И не кажусь. Тогдашней девчонке, долговязой и тощей, даже косметику не на что было покупать; сегодняшняя Микаэла Фитцпатрик не пользуется косметикой потому, что не имеет такой привычки. Одеваюсь я очень скромно, по большей части вообще ношу полицейскую форму. О ювелирных украшениях уже упоминала. Что до волос, они, как правило, собраны в хвост. В юности я еще, помню, мочила водой, прилизывала непослушные пряди. Если в моем лице и была некая привлекательность, то замечали ее очень немногие. И тогда, в восемнадцать, я часто думала: может, Саймон – один из этих немногих? Обнял же он меня на раскаленном дворе! При воспоминании об этом внизу живота начиналось шевеление. Внутри делалось горячо, а кожа была словно наэлектризована. Тут-то и включался голос разума. Саймон, говорил этот голос, видит в тебе, Микаэла, всего лишь ребенка – умненького ребенка, в которого стоит вложить немного душевных сил. А ты навоображала невесть чего.
Делавэр-авеню отделяла от пирса рощица, поднявшаяся на пустыре, среди сорной травы и мусора. Было уже совсем темно; я шла, вытянув вперед руки. Помню внезапную мысль: куда меня несет? Мало ли кто шастает в темноте по пустырям? На пирсе нередко выгуливали собак, но однажды, явившись, как всегда, первой, я наткнулась на бездомного. Он говорил сам с собой, а при моем приближении гадко осклабился. В тот раз я ретировалась на Делавэр-авеню и ждала Саймона там.
Теперь, продвигаясь к пирсу почти на ощупь, я успокаивала себя: в этакую пору сюда ни один маньяк не придет. Я оказалась права: пирс был безлюден. Но и безлюдность тревожила, и безлюдность пугала. Я дошла до конца пирса, потуже затянула пояс куртки и уселась, свесив ноги. Мост Франклина отражался в темной воде, мерцая, словно колье из рубинов и алмазов.
Минут через десять послышались шаги. Я обернулась. Держа руки в карманах, ко мне направлялся Саймон. Он был в униформе – не полицейской, нет; у него имелась и гражданская униформа – джинсы с отворотами, черные сапоги, вязаная шапочка и кожаная куртка с барашковым воротником. Мне, сидящей, Саймон показался выше и сильнее, чем обычно.
Прежде чем заговорить, он обнял меня за плечи.
– Как ты? – спросил, вглядываясь в мое лицо, дыша теплом в висок. Я вся затрепетала.
– Неважно, – вымучила я.
– Давай-ка поподробнее, – сказал Саймон.
И, как всегда, я повиновалась.
Именно в тот вечер Саймон посоветовал мне поступить на службу в полицию. Сейчас возраст соискателя подняли до двадцати двух лет, а тогда достаточно было достигнуть девятнадцати.
– Послушай, Микаэла, – убеждал Саймон, – не вечно бабушке душить твои мечты. Однажды ты станешь финансово независимой, сможешь сама заполнить заявки, или как их там. Только это займет некоторое время.
– А пока что мне делать?
– Не знаю. Работай в Лиге, как и работала. Поступи в муниципальный колледж. В любом случае опыт пригодится.
Выдержав паузу, Саймон добавил:
– Я считаю, полицейская служба как раз по тебе. Ты могла бы стать первоклассным следователем. Я это много раз говорил. Зачем бы мне врать?
– Незачем, – согласилась я.
На самом деле я вовсе не была уверена. Детективные романы мне нравились. Нравились и фильмы, которые рекомендовал Саймон: одни – больше, другие – меньше. Во многих сюжет вертелся вокруг полицейской службы. И мне очень, очень нравился сам Саймон – офицер полиции. Но романам и фильмам я всегда предпочитала серьезное чтение, я интересовалась историей. Мисс Пауэлл пробудила во мне любознательность к рассказам о далеких временах, эти рассказы странным образом облегчали одиночество. Быть может, думала я, и мне надо преподавать историю; быть может, это мое призвание…