Между тем, как и мудрец Сократ, я знала только то, что ничего не знаю. Марго изменяла мужу, а он, судя по самому тону рассказа о последнем дне своего общения с женой, об этом и не подозревал, растаяв только от того, что она его расцеловала. Каждый раз, отвечая на мой вопрос, он словно возвращался в те часы и минуты, когда Марго была еще жива, находилась рядом с ним, смеялась и болтала — глаза его моментально теплели, а губы невольно расплывались в блаженной улыбке.
Он любил жену! И, кажется, априори готов был простить ей любые грехи. Ведь он отдавал себе отчет в том, что для блестящей Марго он — не пара. Недаром ведь практически слово в слово повторил вслед за ней свою характеристику: «Марго — умница и красавица, а я — скучный тип».
Тут в моей памяти неожиданно всплыл другой фрагмент нашего разговора с Павлом — того, первого, когда он пришел ко мне по собственной инициативе. Его пустые глаза, признание в том, что он — живой труп, и тут же, неожиданно и ярко — его фраза о розе на груди мертвой Марго: выходит, и его задела эта «картинка»? Выходит, и он ощутил в ней привкус любви?
Его глаза — серые, мертвые, в которых постепенно и мучительно просыпались чувства — тоска, одиночество…
И ведь было еще что-то сегодня, в эту самую ночь, в клубе, что-то, напрямую связанное с розами. Чья-то фраза, брошенная вскользь. Розы. Алые розы…
Господи! Мне тут же, совершенно не к месту вдруг вспомнилось, как я бросила кости, едва переговорив по телефону с Викторией. Что там у меня выпало?
Вот именно! «Переплетение работы и личного». Быть может, имелось в виду, что Павел — в какой-то мере мой клиент — влюбится в меня?..
Боже мой, я абсолютно пьяна, в стельку! Ведь, пожалуй, это я, как последняя дура, влюбилась в этого сероглазого молчуна и затворника, хранящего верность своей мертвой жене. Не потому ли я бесконечное количество раз вспоминаю каждый эпизод, связанный с ним, и на первом плане каждый раз — его прозрачные серые глаза?