Алатырь-камень

— Я знаю, что мудрость против поспешности, — медленно произнес Константин. — Да она и не нужна. Разве я тороплю вас? Нет. Я сказал свое слово, а теперь вам надлежит подумать. Я подожду. Но прежде чем я уйду, я приглашаю вас послать старейшин, которым вы доверяете, вместе со мной к вашим соседям, ливам и семигалам. Пусть достойные люди посмотрят, как они живут сейчас, после того как оказались под моей рукой. Тогда вы и примете решение.

Раздался одобрительный гул, и Константин понял, что выиграл. Пусть они ничего не решили, но уже сделали первый шаг навстречу — согласились подумать, побывать у тех же ливов, но главное в том, что на его сторону все больше склонялись жрецы и старейшины.

Решение ими было принято гораздо позже, через три месяца, то есть ближе к лету, но это была только документальная фиксация победы, достигнутой им тем морозным солнечным днем.

Более того, тогда же удалось достичь договоренности о строительстве на их землях первой дюжины каменных крепостей. Пять из них наметили поставить на побережье Варяжского моря, еще три — на землях пруссов, недалеко от польской границы, и по две — в Жмуди и Литве.

Криве-кривейо поначалу не совсем одобрительно отнесся к этой затее. К тому же в каждой из крепостей изначально намечалось построить православный храм, а тягаться с конкурентами, которые неизмеримо богаче по своим возможностям, вовсе не входило в его планы.

Но потом, узнав, что именно он приобретает взамен, потрясенный жрец только небрежно махнул рукой. Цена была столь высока, что ему стало уже совершенно не до церквей. Еще бы, ведь русский царь великодушно предложил ему такие сокровища, о которых он и не смел даже мечтать.

Велика была власть криве-кривейо над любым из рядовых жрецов-ванделотов, но над ним самим настолько же возвышались легендарные жрецы с острова Рюгена, особенно из Арконы[88], которые возносили жертвы самому Святовиту. И вот теперь Константин предложил ему в дар все уцелевшие сокровища этого храма. Их насчитывалось не так уж много, и далеко не все они были изготовлены из золота или серебра.

Но ценность этой утвари, включающей грубые кремневые ножи, в глазах криве-кривейо была столь огромна, что у него даже не нашлось слов благодарности за столь щедрый дар. Он просто сидел, выпучив глаза и широко открыв рот, и задыхался от восторга.

Чего стоил один только золотой обруч, в котором верховный жрец Арконы совершал свои обряды. Правда, драгоценные камни, которые его украшали, были уже давным-давно извлечены из него, но рязанские ювелиры быстро исправили ситуацию.

Криве-кривейо, держа его в своих старческих дрожащих руках, только нетерпеливо отмахнулся, когда Константин заикнулся было о людях, которые ему нужны для грубых работ. Жест означал, что будут и люди, и другая необходимая помощь, только ты сейчас сделай милость, не мешай наслаждаться лицезрением великой святыни.

А Константин мысленно похвалил себя за предусмотрительность, с которой он обговорил с королем Вальдемаром Победителем, сыном того самого грабителя, вопрос возврата всего того, что его покойный батюшка вывез с острова.

Впрочем, отдал он криве-кривейо не все. Часть сокровищ была еще раньше подарена Всеведу, живущему в Перуновой роще. Кстати, и сам знак, который сыграл такую важную роль в мирном покорении литовских племен, тоже находился среди этих вещей, только Константин не подозревал о его значимости, пока ему об этом не рассказал волхв. Впрочем, он тогда много чего еще не знал. Лишь после смерти Всеведа кое-что прояснилось, да и то не все, а так, слегка.

Потом он не раз размышлял, как бы все произошло, если бы Всевед не дал ему этот знак, и приходил к выводу, что, в конце концов, он бы все равно добился своего, вот только это произошло бы гораздо позже и с гораздо более тяжелыми потерями с обеих сторон.

Разговор в карете продолжился значительно позже. Вначале выяснилось, что небольшой царский поезд выехал не на ту просеку и теперь движется в неизвестном направлении. Пришлось выбирать местечко для ночлега прямо в лесу.

— Совсем как у Всеведа на поляне, — задумчиво произнес Константин, оглядывая величавые деревья, плотным кольцом обступившие их становище. — Только там дубы, а здесь сосны.