Отто Натан, исполнитель завещания Эйнштейна, возмущался: «Я убежден, что чем меньше подробностей о его болезни и обстоятельствах смерти станет достоянием журналистов, тем лучше. Я не понимаю, с какой стати публика должна интересоваться этими подробностями и почему мы должны удовлетворять это любопытство».
Верится с трудом, что исполнитель завещания великого ученого не понимал смысла и истоков этой истерии.
Еще при его жизни имя Эйнштейна стало брендом, торговой маркой: его высказывания, фотографические портреты, издания его трудов, его выступления и прогнозы не только запредельно поднимали тиражи печатной продукции и увеличивали зрительскую аудиторию (на ТВ), но и позволяли зарабатывать на его имени хорошие деньги. После смерти ученого общественный интерес стал безудержным. Воспоминания о нобелевском лауреате принялись писать и издавать все кому не лень, кто хоть когда-либо общался с ним, видел его, слышал его.
Личные вещи Эйнштейна – уже сами по себе эксклюзивный раритет – согласно завещанию не могли безраздельно принадлежать родственникам. Во всем были замешаны очень большие деньги (коллекционеры, аукционы, архивы), и старший сын ученого Ганс Альберт был довольно бесцеремонно отодвинут от отцовского наследства, которым теперь занимались специально обученные профессионалы.
В борьбу за право публикаций дневниковых записей Эйнштейна, а также его переписки с Милевой Марич включились Фрида – жена Ганса Альберта, Отто Натан, Элен Дюкас (бывший секретарь ученого), а также опекун Эдуарда Эйнштейна доктор Генрих Майли. Дело дошло до швейцарского суда, и семейная «разборка» сразу же стала предметом пристального внимания средств массовой информации.
Страсти нарастали…
В результате суд решил, что литературным наследием Эйнштейна могут распоряжаться только душеприказчики – Отто Натан и Элен Дюкас (впоследствии все права на наследство ученого отошли к Еврейскому университету в Иерусалиме). На родственников Альберта этот судебный вердикт произвел тяжелое впечатление. Фрида Эйнштейн-Кнехт (супруга Ганса Альберта) попыталась оспорить решение суда, но, увы, безуспешно.
Более того, не выдержав нервного напряжения, она скончалась в октябре 1958 года.
Эта смерть стала для Ганса Альберта не меньшим (если не большим) потрясением, чем смерть его отца.
Казалось, что уход Эйнштейна стал для его родственников неким рубежом, после которого началась совсем другая жизнь – с невзгодами, личными драмами, склоками, скандалами, которым не было конца и края.
Конечно, все это случалось и раньше, но на фоне великого отца казалось незначительным, пустяковым, не заслуживающим внимания, ибо, когда гений Эйнштейна перемещал пространство и время, было как-то неловко говорить о том, что и у тебя есть какие-то свои проблемы, не имеющие отношения к глобальным масштабам его научных достижений.
Вдруг со всей очевидностью стало ясно, что мечты и разговоры о гармонии, о благородстве и доброте так мечтами и разговорами остались. Эйнштейн умер, но его дети, родственники, близкие друзья остались, как будто для того, чтобы выяснять, кто из них более всех достоин называться продолжателем великого дела. А выяснение такого рода вопросов, как известно, добром не заканчивается.
Решение проблемы с публикацией переписки Эйнштейна и Милевы Марич, а также переписки ученого с сыном закончилось трагедией – умерла Фрида Эйнштейн – женщина, с которой Ганс Альберт прошел всю жизнь, – его жена, друг, соратник.
Летом 1960 года значительно осложнилось здоровье Эдуарда Эйнштейна: к своему пятидесятилетию он пришел совершенно сломленным, разбитым болезнями человеком.
Журналист, друг семьи Эйнштейна Карл Зелиг так описал свою встречу с несчастным Эдуардом: «Он отказался от сладкого, чего с ним прежде никогда не случалось. Через каждые несколько метров он останавливался, чтобы перевести дыхание, а во время трапезы лоб у него покрывался испариной, и ему становилось так нехорошо, что он несколько раз выходил из-за стола. При всем этом он курит одну сигарету за другой. Я думаю, у него сердечная недостаточность, обусловленная курением, полнотой, праздностью и неприкаянностью, голосами, которые он иногда слышит, и прочим. Он улыбался мне с такой теплотой и грустью, что у меня разрывалось сердце».
Интересные воспоминания о своем дяде оставила также Эвелин, приемная дочь Ганса Альберта и Фриды. Девочка училась в пансионе в Швейцарии и потому была одной из немногих, кто посещал Эдуарда, который содержался рядом, в цюрихской психиатрической клинике «Бургхольцли».