Альбигойский Крест. Сенешаль Каркассона

Филипп глухо поворчал на слуг, помогавших ему одеваться. Он частенько ворчал по утрам – сказывались годы, проведенные в нервном перенапряжении, когда каждый день его жизни подкидывал ему все новые и новые испытания, словно проверяя крепость его характера и решительность. Чего-чего, а крепости и решительности королевской натуры могли позавидовать многие из его умерших врагов. Именно цельности характера, упертости и самоотречения во имя достижения поставленной цели им и не хватало, чтобы сопротивляться Филиппу и, в конце концов, остаться в живых, а не уйти в небытие, став одними из многочисленных персонажей истории.

Король тяжело вздохнул. Он вспомнил свою молодость, когда он, еще не оперившийся птенец, решил воспротивиться мощи и вседозволенности своих анжуйских вассалов, дерзнувших завладеть землями в шесть раз превышавшими маленький королевский домен.

«Славные были времена, – вздохнул Филипп, – Господи, как же я осилил-то их, аспидов? Один только покойный король Генрих чего стоил…».

Он махнул рукой, приказывая слугам удалиться.

«Матушка. – Филипп украдкой вытер набежавшую слезу. С годами он становился излишне сентиментальным и способным, вот так, внезапно поддаться чувствам. – Спасибо тебе, матушка, за то, что ты передала мне со своей кровью вашу блуа-шампанскую настырность. Да, славные были годы. Ни минуты покоя. То Генрих, то его бешеный и неугомонный счастливчик Ришар, клянусь Святым Дионисием, они запросто могли прихлопнуть меня, словно надоедливую осеннюю муху… Слава тебе Господи, что ты провел меня по моему пути, что не отнял руки своей от меня, грешника…. Эх, только бы сын смог продолжить начатый мною путь! А он, как назло, такой слабый здоровьем… Луи весь в покойную жену Изабеллу де Эно. Такой же бледный, худой и кожа, словно из мрамора, правда, чересчур настырный и упорный, как баран. Да, кровь – вещь удивительная! Это же надо, как он похож на своих родичей из Эно и Фландрии! Такой же увлекающийся и взбалмошный, как покойный граф Бодуэн! Того, бестолкового, соблазнила призрачная корона Византии, а моего оболтуса увлекла шаткая корона Эдуарда Исповедника! Говорил же я ему: не лезь ты в Англию, пусть они там сами грызутся между собой, как пауки в банке! Нет! Полез-таки! Слава Богу, что хоть живым и здоровым вернулся…. Надо отдать должное мессиру Гильому де Марешаль. Все-таки, на редкость порядочный был человек!..».

В комнату вошли приглашенные королем сеньоры и наследный принц Людовик. Филипп нахмурил брови, оглядывая их своим колючим взглядом.

«Понятно, – решил принц, – папенька опять не выспался. Сейчас начнет свои причитания…»

Они поклонились королю. Мессир Бартелеми был крепким воином, несмотря на свои пятьдесят пять лет, он еще крепко сидел в седле и уверенной рукой сжимал меч, что и доказал в битве при Бувине. Мессир Бартелеми был главным Шамбриэ королевства и заведовал казной, что соответствовало современной должности министра финансов. Матье де Монморанси, приходившийся кузеном Бушару де Марли, был на два года старше Бартелеми де Руа. Великий коннетабль королевства ведал всей внутренней армией короля, что соответствовало должности современного министра внутренних дел. Третьим приглашенным на совет был монсеньор Герен, бывший рыцарь-госпитальер, ставший епископом Санлиса и главой секретной службы его величества. Герену недавно исполнилось пятьдесят лет, он был бодр и крепок телом, а его цепкой памяти могли позавидовать многие молодые сеньоры. Герен запоминал столько цифр, имен и событий, что, казалось, ни одна мелочь не могла проскользнуть незамеченной от взора сурового епископа и друга короля Франции. Самым молодым среди собравшихся в комнате короля был, как ни странно, принц Людовик. Ему исполнилось тридцать пять лет, большую часть которых он провел в тени своего великого родителя и исполнял его волю и решения. Принц получил приличную администраторскую подготовку, управляя графствами Артуа и Вермандуа, которые достались ему от матери. Его хилая фигура никак не соответствовала бурной и кипучей натуре. Победа над королем Жаном и английская авантюра 1216 года были яркими подтверждениями этого. Филипп серьезно беспокоился за своего сына, ведь Людовик был его единственным и законным наследником. Слава Богу, что его жена Бланш де Кастиль, которую успела сосватать покойная Элеонора Аквитанская, была прекрасной женой, верной и порядочной. Бланш успела родить нескольких мальчиков, что внушало их деду – грозному Филиппу относительную уверенность и спокойствие в завтрашнем дне монархии.

Король сел на большое резное кресло и молча кивнул сеньорам, приглашая их рассаживаться.

– Сеньоры, – Филипп прокашлялся, – я собрал вас у себя, чтобы обсудить несколько важных вопросов…

«Опять, наверное, будет поучать меня…» – расстроился Людовик, косясь взглядом на советников.

Герен деловито раскладывал письменные принадлежности, чтобы в любой момент быть готовым сделать запись по приказанию короля. Бартелеми де Руа и Матье де Монморанси сосредоточенными взглядами смотрели на Филиппа.