Александр Алехин. Жизнь как война

Выступление Капабланки оказало сильнейшее впечатление на молодого Алехина, который увидел почти безупречного шахматиста. По свидетельству композитора Сергея Прокофьева, Капабланка иногда мог позволить себе и понервничать⁶

, но связано это было с теми чертами характера кубинца, которые помешали ему в матче как раз против Алехина. Неуютно себя чувствовал Капабланка в партии черными против Акибы Рубинштейна. Прокофьев заметил, как тот «дергал бровью, морщился, утыкался в доску». Он специально привел на партию Капабланки с Акибой Кивелевичем свою знакомую арфистку Элеонору Дамскую (композитор обручился с ней в 1917-м), которая очень хотела посмотреть на пылкого гостя, – по всей видимости, дамы весь турнир окружали его вниманием, изо всех сил отвлекая от шахмат. «Дамская, ничего не понимая в игре, вертится и вкривь и вкось, рассматривая Капабланку, спрашивает, скоро ли он выиграет», – вспоминал Прокофьев. В партии с Рубинштейном кубинец был неплох, действовал быстро, но в какой-то момент встал и сказал, что больше играть не будет. Виноватой в переутомлении оказалась… женщина. «Сосницкий рассказал мне, что он вчера до пяти часов кутил в “Аквариуме”, его путала какая-то дама, которая не дает ему покоя. Сегодня у него тяжелая голова и он играет, лишь бы не проиграть». Итог партии – ничья.

Еще больше негативных эмоций Капа проявил, уступив Эмануилу Ласкеру во второй части соревнований – турнире победителей. Сергей Прокофьев вспоминал: «Ласкер начал заметно давить его. Теперь уже Капабланка уткнулся в доску, стал нервно дергать себя за волосы и настойчиво изыскивать способы выпутаться. <…> Конец партии доиграли очень быстро, и Капабланка перевернул своего короля. Дикие аплодисменты приветствовали победителя доселе непобедимого Капабланки. Ласкер делал ручкой, а Капабланка с надменным лицом старался форсить и, задрав нос, прогулялся»⁷

. Когда Ласкер одержал общую победу на турнире, кубинец отошел в сторону, с трудом сдерживая раздражение. Многие отмечали, что у Капы весь турнир игра была расцвечена, тогда как Ласкер больше проявлял себя в серых тонах, действовал надежно, скучновато. Зато одержал победу! Правда, в следующий раз он выиграет у Капабланки лишь спустя 21 год на турнире в Москве…

Капа иногда обсуждал с Алехиным в Петербурге какие-то шахматные темы, демонстрируя свое исключительное видение игры, показывая грани, которые большинству сильнейших шахматистов были не видны. Его русский знакомец впитывал каждое слово, многому учился у кубинца, просто глядя, как тот играет. Между ними пока существовала приличная дистанция в плане понимания игры, но Алехин жаждал преодолеть ее и готов был для этого проделать колоссальную работу. Если Капа во многом был баловнем богини шахмат Каиссы[5]

и понимание сути игры оказалось вшито ему в подкорку, то Алехин после знакомства с кубинцем еще больше работал над собой, придавая особое значение аналитике, скрупулезному изучению партий, своих и чужих ошибок. Он стал пчелкой, которая трудолюбиво собирала шахматную пыльцу отовсюду, неуклонно приумножая свои знания. И это стало настоящим проклятьем для его соперников.

Алехин иногда прогуливался по Невскому проспекту в компании старшего брата Алексея и Капабланки⁸

. Кубинец был тогда уже не только шахматистом: он примерил на себя роль сотрудника Министерства иностранных дел Кубы. На острове резонно сочли, что Капа, вхожий в самые закрытые для простых смертных круги общества, станет отличным дипломатом и сможет представлять интересы страны на высочайшем уровне. Капу считали почетным гостем в любой стране, и по приглашению некоторое время он работал в кубинском консульстве столицы Российской империи, часто балуя петербуржцев сеансами одновременной игры (чем пользовался тот же Прокофьев). Он был среди тех, кого особо отмечал Николай II. При этом редкое свободное время Капа использовал для культурного обогащения, поскольку Петербург в этом смысле открывал много возможностей.

Можно представить, какой контраст они с Алехиным собой представляли во время совместных прогулок. Алехин в своей учебной форме больше напоминал грубоватого и закрытого военного, а Капабланка выглядел утонченным дипломатом. Он знал себе цену, чувствовал себя всегда уверенно, тогда как Алехин был полон сомнений и на публике не мог быть столь же естественным и раскрепощенным. Но каким-то чудом они тогда сошлись, между ними даже проскочила дружеская искра… Увы, спустя годы хорошие отношения разрушились, как Европа под немецкими бомбами. Да и Алехин стал другим – уже не таким забитым, более резким, манерным, в чем-то даже наглым. А тогда, в Петербурге, для них наступила счастливая пора. Один великий юноша уверенно двигался к званию сильнейшего в мире, другой видел четкий ориентир и следовал за восходящей звездой всюду, где мог, надеясь однажды превзойти. Но постепенно они сходились на вершине, где должен был закрепиться либо один, либо другой – отсюда и нараставшие вражда, раздражение и взаимные обиды.