Александр Алехин. Жизнь как война

После гимназии Алехин год проучился на юридическом факультете Московского университета, затем переехал в Петербург, чтобы продолжить учебу в закрытом Императорском училище правоведения, все на том же юрфаке. Теперь он носил треуголку (зимой – пыжиковую шапку) и темно-зеленый мундир с желтыми петлицами и отворотами рукавов. Училище, приравненное по статусу к Царскосельскому лицею, принимало в свои ряды учеников только из потомственных дворян. В случае отличной учебы выпускники автоматически получали звания титулярных советников или коллежских секретарей, поступая на службу в Министерство юстиции либо в Сенат.

Существует одна интересная и крайне устойчивая легенда о правоведах. Их пестрая форма вкупе с дерзким поведением некоторых особ якобы трансформировались в обидное прозвище «чижики-пыжики». В числе правоведских грешков было чрезмерное посещение кабака у Фонтанки. Отсюда и знаменитая песня: «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил!» И хотя у Алехина однажды действительно возникли серьезные проблемы с алкоголем (это вообще было в его семье наследственным пристрастием), тогда ему еще хватало выдержки не тратить время на распитие спиртных напитков. Это уже потом, когда его жизнь стала подвергаться сверхчеловеческим испытаниям, он мог позволить себе некоторые излишества.

По всей видимости, в училище, как и в гимназии, друзей у Алехина нашлось не очень-то много. Если верить словам бывшего соседа шахматиста по гимназической парте Георгия Римского-Корсакова, правоведы потешались над «штатской душой» Алехина, отсутствием мундирной выправки и неумением употреблять алкоголь – в том смысле, что он совсем не приветствовал попоек с ценителями этого жанра, как будто ставя себя выше. На самом же деле он по-прежнему отдавал всего себя шахматам, проживая на Васильевском острове в квартире у дяди, скульптора и профессора Владимира Беклемишева, где часто гостили представители интеллигенции, с которыми общался шахматист. Туда наведывались и сильнейшие петербургские шахматисты. Алехин и сам частенько посещал квартирники, где любили перестукиваться фигурами.

Как рассказывали очевидцы, юноша к тому времени играл все более пассионарно, нервно теребил волосы, стал много курить. За ним замечали и характерную для многих шахматистов рассеянность, которая не проявлялась лишь за доской. Игра требовала большого нервного напряжения, поэтому в бытовом плане мозг разгружался, позволял себе некоторую «леность». Тот же Михаил Чигорин мог уйти из дома с зонтом, а вернуться домой без. В свою очередь, Алехин запросто терял в самых неожиданных местах и куда более ценные вещицы, после чего оставалось надеяться, что ему вернут утраченное по невнимательности. Георгий Римский-Корсаков рассказывал: «Правоведы потешались над необыкновенной “профессорской” рассеянностью Алехина. <…> Рассказывали, что он мог вместо треуголки надеть на голову какую-нибудь старую шляпу и даже картонный футляр и выйти так на улицу, за что подвергался суровым выговорам со стороны начальства училища».

То, что Алехин уехал из Москвы, не изолировало его от общения с близкими – все-таки обычно именно семья становится местом, где можно сбросить груз одиночества и залечить раны. Отца шахматиста избрали депутатом в Государственную думу, где он поддерживал октябристов. Это была правая партия крупных землевладельцев, предпринимателей и чиновников, которые придерживались умеренно-конституционных и антиреволюционных взглядов, хотя позже их позиции несколько радикализировались. Алехин часто встречался с Александром Ивановичем в Петербурге – там проходили думские заседания. Вместе с отцом шахматист в охотку посещал театры, предпочитая драматические и музыкальные спектакли. Это направление продолжало интересовать его.

Среди новых знакомых шахматиста появились известные деятели культуры, включая композитора Сергея Прокофьева. И не удивительно, ведь у Прокофьева были неплохие шахматные способности – он даже стал игроком первой категории, периодически покусывая сильных мастеров. Увлеченных людей часто тянет друг к другу, и любовь Прокофьева к шахматам была очевидна, пусть музыка и доминировала в его жизни. Он часто ездил на турниры, а лучшие игроки мира с нетерпением ждали поздравительной телеграммы именно от русского композитора. Как знать, быть может, если бы он вложил весь свой пыл в шахматы как в музыку – и там бы достиг впечатляющих высот. Очевидцы вспоминали яркую, атакующую манеру игры Прокофьева, сближавшую его с тем же Чигориным, а вот в обороне частенько зияли дыры. Случалось, он мог так хорошо сконцентрироваться, что в отдельно взятых партиях играл на равных с лучшими. Шахматы композитор с любовью называл «музыкой мысли», несколько романтизировал игру. В общем, им было о чем поговорить с Алехиным.