Александр Башлачёв - Человек поющий

нил. Запер дверь, и все. И вот туг... А уже поздно было, уже стемнело, часов пять-шесть. Снова сели. Он сидел напротив окна. Говорит: „Мне мешают огни". На улице уже огни зажглись. Мы задернули шторы... У меня была маленькая икона Николая Угодника, мы ее на стойку привесили. Поставили свечку под ноги, получился такой круг света, и он сидит. Я закрылся крышкой от пульта, чтобы он меня даже не видел, и чтобы лампочки ему не светили. Была полная темнота. Договорились, что он говорит: „Готов". Его еще раздражал щелчок. Приходилось придерживать кнопку, чтобы этот щелчок не был слышен. После каждой песни он немножко отдыхал, настраивался, чтобы петь следующую. Не говорил никаких слов, ничего. Мы так договорились. Если ошибается, мы все равно дописываем до конца, не останавливаем, а потом решаем вопрос. Корректируем. Правда, он говорил: „Давай сотрем дубли". Больше всего дублей мы сделали на песню „Перекур", потому что он все время хотел ее замедлять, чтобы она получилась вообще воздушная. Песня сама по себе не очень длинная, но она должна была длиться бесконечность, чтобы исчезло время. Поэтому мы сделали побольше дублей. Надо писать „Ванюшу". Он ходил-ходил, говорит: „Для «Ванюши» мне надо сосредоточиться". Я говорю:,Давай, сколько угодно. Не будем писать «Петербургскую свадьбу», еще что-то, если ты не хочешь. А «Ванюшу» надо!" Он ходил- ходил и вдруг говорит: „У меня в Свердловске умирает сын". Я в шоке. Молчу. А что тут скажешь?! Я просто оторопел. Он говорит: „Можно я туда позвоню, в больницу?" Он набирает. Я вообще думал, что это абсолютно невозможно — дозвониться в Свердловск вечером в субботу. Он дозвонился. Разговаривает с какой-то женщиной, спрашивает: „Как вы? Я вот сейчас свои песни записываю..." Что-то она ему отвечает. Все, попрощался и говорит: „Вот теперь «Ванюшу» я исполню". И мы записали с первого дубля. Я говорю: „Второй раз «Ванюшу» не будем писать". Уже как-то устали мы оба. Сколь-

ко времени прошло... Свечка догорела. Сидим в темноте. Я спрашиваю: „Еще что-нибудь записывать будем?" Он говорит: „Наверное, нет". „Ты будешь что-то слушать?" „Нет". Включаю свет. Смотрю: какая-то лужа. Думаю — воск. Вся гитара в крови, пальцы в крови, стерты просто. Я притащил такой моток лейкопластыря, завязал ему пальцы. Потом мы еще немного посидели и поехали в гости к моему другу на „Чертановскую"... У него был день рождения. Мы приехали туда очень поздно, часов в одиннадцать. Он грузин, Гиви, - чача, вино, все такое. Но мы в этот день ничего не ели, не пили... Я потом оттуда уехал, потому что устал очень, а Саша остался... Там были и американцы, он и с ними пообщался, даже с теми, кто вообще русский язык не знал. И всем он пришелся по сердцу, всем... Я им сказал, что он играть не должен. Вы его поселите, накормите и все такое. Но он размотал пальцы и что-то им играл... по собственной воле... Но что было на следующий день — никто не помнит. Это просто какая-то штука, которая стирает все из башки. Я не знаю, почему это произошло. Там человек пятнадцать было, и никто ничего не помнит. И я, когда пришел на „Мелодию" издавать пластинку, почему-то написал, что все это было 20 января, хотя это было 18-го. Тут полностью провал... Еще очень интересный момент: у меня мама спала в соседней комнате все время, что мы записывали, я даже про нее забыл. На другой день утром она мне говорит: „Ты такую хорошую музыку заводил вчера. Что это такое было?" Я говорю: „Это парень был с гитарой, он пел". „Да нет, — говорит, — это было как церковный хор"... Башлачёв позвонил как-то по телефону: „Ну, что там с записью?" Я говорю: „Вот, на три цикла. «Время колокольчиков», «Посошок», «Складень». Названия тебе подходят? " Он говорит: „Да, хорошие названия". И тут же, наверно, забыл... Всего было записано двадцать четыре песни, но в этом наборе из трех частей их двадцать семь, с повторами».

19 января состоялся концерт Александра в редакции «Литературной газеты» в Москве. Артемий Троицкий рассказывает: «Я думаю, что этот концерт мы сделали вместе, кажется, с Юрой Гладильщиковым192, который в этой газете тогда работал. Концерт прошел в небольшом актовом зале редакции — это на Чистых прудах. Было много и литературных критиков, и писателей...» Леонид Парфёнов вспоминает: «Я был на этом концерте. Там была, кстати, Людмила Гурченко193, которой очень понравилось. Я сидел возле нее и поглядывал. Она потом пошла отдельно поговорить с Сашей, поддержать дарование».