7 июня Блок был призван на военную службу и в тот же день, по ходатайству В.А. Зоргенфрея, зачислен в организацию земско-городских союзов «табельщиком 13-й инженерно-строительной дружины». 25 мая он отбыл на место службы – в Пинские болота; до марта 1917 года занимался там учетом чернорабочих, строивших укрепления; жил в княжеском имении, ездил верхом, писал в конторе. «Мы строим очень длинную позицию в несколько верст длины, – сообщает он матери, – одновременно роем новые окопы, чиним старые, заколачиваем колья, натягиваем проволоку, расчищаем обстрел, ведем ходы сообщения – в поле, в лесу, на болоте, на вырубах, вдоль деревень».
В октябре он получил отпуск и поехал в Петербург. З.Н. Гиппиус помнит его посещение: «Блок в высоких сапогах, стройно схваченный защитной, непривычно быстро, взволнованно шагающий по моему ковру – ярко помнится. И слова его помнятся, всё те же он повторял: „Как же теперь… ему… русскому народу лучше послужить?“ Лицо у него было не просветленное: мгновениями потерянное и недоуменное».
Вернувшись в штаб на Пинские болота, он пишет матери 21 ноября: «Жизнь штабная продолжает быть нелепой… Я получил очень длинное письмо от Немировича, где он описывает все работы. Пишет, что меня не понадобится, по крайней мере, месяц. Алису играет Лилина. Он боится за Гаэтана, Алискана и некоторых других. Очень увлечен. Музыка едва ли будет Рахманинова (он занят). Метнера тоже еще, кажется, не уговорили». В конце октября поэт жалуется: «Очень уж одиноко и многолюдно. Я просто немного устал. Очень много приходится ругаться. Природа удивительна. Сейчас мягкий и довольно глубокий снег и месяц. На деревьях и кустах снег. Это мне помогает ежедневно. Остальное всё – кинематограф…»
Письма матери с фронта – мужественные и бодрые; но это тон, раз навсегда принятый для успокоения больной. Под ним – тревога за Россию, предчувствие военной катастрофы, почти отчаяние. В «Записной книжке» заметка: «Как подумаешь обо всём, что происходит и со всеми и со мной, можно сойти с ума». И другая: «Люба надоумила: Жили-были муж и жена. Обоим жилось плохо. Наконец жена говорит мужу: „Невыносимо так жить. Ты сильнее меня. Если желаешь мне добра, ступай на улицу, найди веревочку, дерни за нее, чтобы перевернуть весь мир“».
За 1916 год Блок написал всего четыре стихотворения; последние, вошедшие в третий том Собрания. Одно из них, замыкающее отдел «Разные стихотворения», начинается строфой:
Мир вступил в «черную ночь», «одичал» во мраке. Было время, когда поэт верил и надеялся, когда он шел к людям «с открытой и детской душой». Теперь – не то; душа изошла враждой-любовью, сгорела дотла…
Блок следил за медленным «разложением» войны, видел ее страшное звериное лицо и порожденное ею «безначальное и бесконечное хамство». Эпилогом к отделу «Родина» он помещает замечательное стихотворение «Коршун» – последний свой «плач» над обездоленной родиной.
В этих сжатых и простых словах – чудо словесной выразительности. Все следы лирической «красивости» истреблены. Два образа-символа: коршун и мать – и в них судьба России. И трагическая сила двух заключительных вопросов:
Стихотворение «Демон», включенное в отдел «Страшный мир», – блистательная вариация на темы поэмы Лермонтова. Блок усваивает лермонтовскую мелодию, воспроизводит линии его ритма. Например:
Или: