Александр Блок

Чтоб на ложе долгой ночиНе хватило страстных сил!Чтоб в туманном вопле скрипокПерепуганные очиСмертный сумрак погасил.

Мы сходим за поэтом в круги Ада. Стихотворение «Песнь Ада», написанное дантовскими терцинами, сопровождается примечанием автора: «„Песнь Ада“ есть попытка изобразить „инфернальность“ (термин Достоевского), „вампиризм“ нашего времени. Современность не обладает не только райской спутницей, Божественной Мудростью, но и земною мудростью язычника Вергилия, который сопутствовал Данту в Аду и у райской двери передал его Беатриче».

По уступам скал, в лиловых сумерках, поэт спускается в ад: мир, в котором он бродил при жизни. Навстречу ему «из паутины мрака» идет двойник:

…Выходит юноша. Затянут стан;Увядшей розы цвет в петлице фракаБледнее уст на лике мертвеца;На пальце — знак таинственного брака —

Сияет острый аметист кольца…

«Сожженным ртом» он рассказывает поэту его собственную повесть: на горестной земле он «был под игом страсти безотрадной». И вот «из глубины невиданного сна» перед ним засияла «чудесная жена». Но небесное видение зажгло в нем лишь сладострастие вампира, и вихрь огня увлек в подземный мир. Он осужден вечно терзать возлюбленную неутолимой страстью: обречен

Склонясь над ней влюбленно и печально,Вонзать свой перстень в белое плечо!

«Страшный мир» страсти, крови, смерти, «безумный и дьявольский бал», «метель, мрак и пустота», вампиризм сладострастия, — вот ландшафт современного ада, более страшного, чем адская воронка Данте. И спутница поэта — не Беатриче, а женщина со взором, «разящим, как кинжал», с «бурей спутанных кос», с «обугленным ртом в крови». Любовники-враги корчатся в пытке сладострастия. Провал глухих окон, три свечи и тяжелый гроб.

Гаснут свечи, глаза, слова… —Ты мертва, наконец, мертва!Знаю, выпил я кровь твою…Я кладу тебя в гроб и пою.(«Я ее победил, наконец»)

Раздвоение насмерть пораженной души воплощено во встрече с двойником («Двойник»). В октябрьском тумане, среди ветра, дождя и темноты, шатаясь, подходит к поэту «стареющий юноша» и шепчет:

Устал я шататься,

Промозглым туманом дышать,В чужих зеркалах отражатьсяИ женщин чужих целовать.

И, «улыбнувшись нахально», призрак исчезает. Его сменяет другой двойник:

И матрос, на борт не принятый,Идет, шатаясь, сквозь буран.Все потеряно, все выпито!Довольно, — больше не могу…(«Поздней осенью из гавани»)

Достоевский знал: конечный предел всех «демонизмов» и «вампиризмов страсти» есть метафизическая скука, «баня с пауками» Свидригайлова. Блок печальными и унылыми словами рассказывает о постылом «обряде любви»:

Вновь оснежённые колонны,

Елагин мост и два огня,И голос женщины влюбленной,И хруст песка, и храп коня.

Он — «чтит обряд», он «с постоянством геометра» чертит схемы слов, объятий, поцелуев; любовь пройдет, как снег; не надо клятв верности: все только продолжение бала. Из света в сумрак переход.

Десять стихотворений 1909 года включены поэтом в отдел «Возмездие». Странствие по кругам Ада кончено; дантовские видения грешников, уносимых вихрем и корчащихся в огненных гробницах, рассеялись. «Жизнь прошла». Усталый призрак скитается на берегах Леты; потусторонней тишиною овеяны эти стихи; «тенью елисейской», бесплотной и прозрачной, скользит душа, сгоревшая в земных страстях. Лейтмотив этих элегий — забвение.

Я сегодня не помню, что было вчера,По утрам забываю свои вечера…(«Я сегодня не помню»)

Или:

Забудь о том, что жизнь была,О том, что будет жизнь, забудь…С полей ползет ночная мгла…

Одно, одно —Уснуть, уснуть…Но все равно —Разбудит кто-нибудь.(«Чем больше хочешь отдохнуть»)

Это равнодушие, эта примиренность — смерть.

Я, не спеша, собрал бесстрастноВоспоминанья и дела;И стало беспощадно ясно:Жизнь прошумела и ушла.

И теперь, в этом посмертном томлении, все, что раньше казалось страданием, — тоска, страсть, злоба, болезнь — представляется бесконечным счастьем, огромным богатством: