Александр Блок и его время

«Сентябрь… Любовь Дмитриевна уже опять как бы ничего не проявляла. В октябре начались новые приступы отчаянья…»

«К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызывал двойников…»

«…Толпой… я увлечен на обожанье красоты…»

«Я встретил ее здесь, и ее земной образ, совершенно ничем не дисгармонирующий с неземным, вызвал во мне ту бурю торжества, которая заставила меня признать, что ее легкая тень пронесла свои благие исцеления моей душе, полной зла и близкой к могиле».

«Ее образ, представший передо мной в том окружении, которое я признавал имеющим значение не случайное

, вызвал во мне, вероятно, не только торжество пророчественное, но и человеческую влюбленность, которую я, может быть, проявил в каком-нибудь слове или взгляде, очевидно вызвавшем новое проявление ее суровости».

«Тут же закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню, но кто-то нашептывает, что я вернусь некогда на то же поле другим — потухшим, измененным злыми законами времени, с песней наудачу (т. е. поэтом и человеком, а не провидцем и обладателем тайны)».

Блок прекрасно ориентируется среди идей Оригена, Соловьева, Платона: они вселяют в него веру, которую он подолгу обсуждает с матерью, понимавшей его как никто. В конце лета, исполненного любви и поэзии, они вместе возвращаются в Петербург. В поезде встречают отца Сергея Соловьева, Михаила Сергеевича, которому Александра Андреевна посылала стихи сына. От него-то Блок и услышал, что его стихи произвели необыкновенное впечатление на Бориса Бугаева, молодого московского поэта и друга Сергея.

Глава V

Сын известного ученого, декана физико-математического факультета, жил в Москве; здесь он родился в 1880 году (они с Блоком были ровесниками). Начиная с 1897 года он знал, что в Петербурге у его друга и соседа по дому Сережи Соловьева есть двоюродный брат, который пишет стихи. Ему также было известно, что этот юноша без ума от Шекспира и мечтает о сцене. О Блоке ему рассказала Ольга Соловьева — женщина замечательная, художница, музыкантша, переводчица Рескина и Уайльда. Благодаря ей он также познакомился с поэзией Малларме и Верлена. И у нее в доме он встретил, незадолго до его кончины, Владимира Соловьева. Ольга Михайловна постоянно переписывалась с Зинаидой Гиппиус. В ее салоне были восторженно приняты первые стихи Брюсова и Бальмонта; каждая книга Мережковского становилась событием и вызывала горячие споры.

Бугаева ввел в этот салон его друг Сергей, которому в ту пору исполнилось двенадцать. Здесь ему открылся новый мир. Здесь читали Бена Джонсона и Ницше; о Пушкине и Тютчеве говорили так, как нигде в России.

Когда в 1922 году Андрей Белый опубликует свои замечательные воспоминания о Блоке, 1899–1901 годы он назовет годами «зорь».

«…До 1898 года дул северный ветер под сереньким небом. „Под северным небом“ — заглавие книги Бальмонта; оно — отражает кончавшийся девятнадцатый век; в 1898 году — подул иной ветер; почувствовали столкновенье ветров: северного и южного; и при смешенье ветров образовались туманы: туманы сознания. В 1900–1901 годах очистилась атмосфера; под южным ласкающим небом начала XX века увидели мы все предметы иными…»

Первый томик стихов Белого назывался «Золото в лазури». «Будем как солнце!» — писал Бальмонт, а у Блока: «И — зори, зори, зори».

Шопенгауэр и Ибсен уже вызывали ожесточенный протест. Молодые поэты — Сергей Соловьев и Андрей Белый — «переживали… разрыв времени… в естественных перемещениях сознания». «И подступал Достоевский — все ближе», а «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше становилось новым Евангелием.