Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

ошибку и хотел повернуть меня порой А. А., как на на­

шу общую ошибку, ибо он видел, что С. М. ошибается в

своих теократических гипертрофиях и в своих истолкова­

ниях духовного мира А. А.

Помню, раз, именно после нашего сидения в гостиной,

А. А. взял бережно меня под локоть и повел невзначай

в сад, а потом в поле. Мы шли медленно, часто останав­

ливались: А. А. стал говорить о себе, о своих свойствах,

о своей «не мистичности», о том, какую роль в человеке

играет косность, родовое, наследственное, как он чувст­

вует в себе эти родовые именно силы, и о том, что он

«темный» 97. И, помнится мне, впервые тогда прозвучала

в нем нота позднейшего «Возмездия». Я отмахнулся от

этой ноты. Помню, я был растерян и беспомощно глядел

в сине-знойное июльское н е б о , — и небо мне казалось

287

черным *. Черное небо выступило на мгновение передо

мной, а А. А. мне сказал, что он вообще не видит в бу­

дущем для себя света, что ему — темно, что он темный,

что смерть, может быть, восторжествует («Нам откры­

лось — мертвец впереди рассекает ущелье» 98). Эти слова

меня застали врасплох — до такой степени они не соот­

ветствовали всему тому, что стояло, как атмосфера, ме­

жду нами. И я понял, что и эту атмосферу А. А. рас­

сматривает не как налет духовных зорь, а как своего

рода медиумический сеанс, в котором все душевные обра­

зы «ангелов» могут, как знать, обернуться «чертями» **.

Помнится, в этот вечер мы долго говорили с А. С. Пет­

ровским, и он сказал мне: «Неужели и А. А. сгорел?».

Этим он хотел сказать, что разочарование, в котором

внутренно пребывали А. С. Петровский и я (я во мно­

гом разуверен был о близости новой эпохи, А. С. — в его

чаяниях обновления церкви), коснулось и А. А. Для всех

нас, духовно переживающих «кризис» чаяний, было важ­

но создание душевного верного коллектива: общения душ

мы искали с одинаковой страстностью, — мы, «меньшеви­

ки», а А. А., «максималист», реалистично и трезво ви­

дел и себя и нас из своего духовного одиночества. Мы

отмахивались от этого одиночества, и этот стиль отмахи­

ванья от сомнений вводил в наше тогдашнее общение бес­

сознательную ноту борьбы с «духом сомнений» А. А. Но

все это протекало где-то в молчании: бездна разочарова­

ния была нами сознательно заплетена в розы общения,

в розы душистых, ясных, тихих шахматовских дней,

где и тени и свет переживались, как эпизоды какой-то

нами водимой мистерии. Увы, А. А. в этом уже тогда

провидел некоторую взвинченность, театральность и

душевный «байрет» 99, столь отталкивающий Ницше

от Вагнера. Дело в том, что на Шахматово мы смотрели

как на своего рода будущий «Байрет» Блока-Вагне­

ра, а «Вагнер-Блок» Вагнером себя не чувствовал,

а чувствовал себя Ницше, борющимся с стремлением

его друзей создать вокруг его одинокой души русский

Байрет.

* Впоследствии А. А. очень понравилось, как я в «Серебряном

голубе» описывал впечатления Дарьяльского о небе, которое из

голубого вдруг становится черным. ( Примеч. А. Белого. )

** Отсылаю к приведенному мною письму о недвижности,

неизменности Ее и метаморфозе образов Астарты. ( Примеч.

А. Белого. )

288

Я останавливаюсь на всех этих нюансах наших отно¬

шений друг к другу потому, что в них своеобразно очер­

чивается личность А. А., для всех автора «Стихотворений

о Прекрасной Даме», а на самом деле уже автора «Не­

чаянной Радости», прозвучавшей таким «отчаянным го­

рем» 100. Мы его стилизовали в его уже безвозвратно

уходящем мире эгоистически, для себя, ибо нам, чувст­

вующим себя разбитыми во многом, нужно было иметь

«знамя зари» — и им был для нас А. А.

Помнится, время от чая до завтрака протекало в бесе­

дах, переходило в беседы за завтраком и после завтраков.

Часам к трем мы шли или гулять в поле, в лес,

вдвоем, втроем, вчетвером, или расходились до обеда —

я с А. С, а А. А. с Л. Д. шли в свой маленький домик.

К обеду опять сходились, опять сидели до вечернего чая

и оканчивали день на террасе, освещенной мягкой, ясной

луной. А. А. и Л. Д. водили нас по дому ласковыми хо­

зяевами, и мы не знали, как их отблагодарить за ласку.

Помнится, раз мы гуляли у пруда церкви, обросшей кув­

шинками: из усердия собрать букет из них А. С. Пет­

ровский прямо с сапогами вошел в воду.

С. М. все не приезжал, и мы уже собрались уезжать

из Шахматова, когда раз после обеда, накануне нашего

отъезда, раздался звон бубенчиков и подкатила тележка,

из которой выскочил радостный и бурный С. М. в сту­

денческой тужурке (он только что кончил гимназию),

загоревший и возмужавший, и заполнил остаток дня шу­

мом, гамом, хохотом, импровизациями, рассказами о сво­

ем пребывании в имении гимназических друзей, где со­

брались его товарищи. У С. М. были тогда легкие плато­

нические очередные «увлечения для стихов» (т. е. увле­

чение той или другой барышней оканчивалось очередным

сонетом), о которых сам он комически рассказывал, ве­

селя А. А., провоцируя его на шутки. Было решено, что

для С. М. мы с А. С. останемся еще на несколько дней.

Атмосфера наших зорь была изменена нотою, которую

вносил всюду с собой С. М., нотою «теократии» и «фило­

софии» соловьевской мистики. Роль теоретика наших уст­