Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1 полностью

Айседора Дункан исполняла Седьмую симфонию Бетхо­

вена и ряд номеров Шопена, и помнится, как мы (глав­

ным образом Л. Д. и я) отдались этой звукоритмии, столь

близкой впоследствии для меня. Помню, мы были вместе

в концерте. Не забуду никогда появление Дункан в allegretto (вторая часть симфонии) и не забуду Двадцатой

прелюдии Шопена. Звуки Двадцатой прелюдии и жесты

Дункан были для нас символом новой, юной, зареволю-

ционной России, большого зеленого луга, на котором, как

цветы, развиваются новые песни и пляски. Этот звук

Двадцатой прелюдии сливался с звуками новой, еще не

достигнутой высоты человеческих отношений, той «ком­

муны мечтателей», о которой впоследствии писал я 105.

«Коммуна» понималась мною тогда наивно-реалистиче­

ски, понималась как своего рода «наша» коммуна, проти­

воположная «коммуне» Мережковских. Помнится, в один

из периодов быстро промчавшихся недель Л. Д. обрати­

лась ко мне с вопросом о том, как обосновать то, что

было предметом наших утопических разговоров в Шах­

матове, т. е. если бы сфантазированный С. М. Соловье­

вым мыслитель Lapan жил в наши дни, то в схемах ка­

кой идеологии мог бы он выразить свою философию?

(Л. Д. была тогда курсистка-филологичка и интересова­

лась философией.) Помнится, что я ответил на это це­

лой попыткой развить новую систему философии и ряд

дней читал нечто вроде лекций перед А. А. и Л. Д., на­

чиная с Канта, Вундта и других философов и кончая

смелейшими теологическими в ы в о д а м и , — целую филосо­

фию символизма. Я хотел было ее написать (в эпоху

одиннадцатого — двенадцатого годов), но она встретилась

во мне с доктриной Рудольфа Штейнера, которой я от­

дался в те годы.

Так жил я в Петербурге двойной жизнью, проводя

дни у Блоков, а вечера и ночи в общении с Мережков-

305

скими. Помнится, одно время часто приходил ко мне

Л. Д. Семенов и вызывал меня от Мережковских в Лет­

ний сад, где рассказывал о своем потрясении, о резком

сдвиге с о з н а н и я , — он шел вместе с рабочими к царю, на­

деясь, что царь выйдет к рабочим, и прямо попал на

р а с с т р е л , — вокруг него валились люди, и он переживал

бурный переворот от монархизма к эсерству. Одно время

его мечтой было убить кого-нибудь из царской фамилии.

Помнится, в это время к Мережковским явился из Моск­

вы В. Ф. Эрн и В. П. Свенцицкий с проектом обращения

к Синоду от группы христиан, протестующих против по­

крытия расстрелов именем церкви. Мережковский, Фило­

софов, Карташев горячо откликнулись на это. Мы собра­

лись в «Пале-рояле» на Пушкинской улице, в номере там

жившего П. П. Перцова, для обсуждения этого обраще­

ния. Кроме упомянутых мною лиц, меня и П. П. Перцо-

ва, помню, что там были: В. А. Тернавцев, секретарь

Синода, В. В. Розанов. Тернавцев, выслушав речь Свенциц-

кого о том, что он готов лично явиться с этим обращени­

ем к иерархии, отнесся с недоверием к пафосу Свенциц-

кого и прибавил: «Ну, что же, может быть, вы и пророки,

идите, читайте». На это Философов возразил: «Как это

вы, В. А., прекрасно зная, что грозит этим юношам, с

такой невинной миною приглашаете их совершить такой

п р о с т у п о к , — это значит, направить их в пасть к льву»,

на что Тернавцев ответил полушутливо, полусерьезно:

«Что же, если они считают себя вправе обличать пред­

ставителей церкви, они должны быть готовы на все».

Присутствующий здесь В. В. Розанов все больше помал­

кивал, блестя золотыми очками и потряхивая коленкой.

Он осведомился небрежно о происхождении В. Ф. Эрна

и Свенцицкого, подчеркнувши их нерусское происхожде­

ние, а относительно их пыла реформировать православие

небрежно сказал: «Была навозная куча, и осталась на­

возная куча, нечего ее и раскапывать». Так был он на­

строен антиправославно в то время. И тем не менее

меня поразила его дружба и согласие во многом с Тер-

навцевым: они называли друг друга Васей и Валей и по­

ехали от Перцова обнявшись, на одних санях. Я понял, что

соединяет их не религия вовсе, а быт, эстетика культа.

Помнится, в эти дни мы вышли от Мережковских

в т р о е м , — Свенцицкий, Эрн и я, — и у Литейного моста в

разговоре Свенцицкого со мной у него в голове возникла

идея «Христианского братства борьбы», которое скоро в

306

Москве и осуществилось, но к которому в Москве я уже

не примкнул. Прокламации братства печатались в комна­

те Эрна и Свенцицкого, живших вместе на Предтеченке

(в угловом доме, наискосок от бывшей Поливановской

гимназии: вход к ним был через писчебумажный мага­

зин). Помнится, я шел к А. А. Свенцицкий пришел со

мной к Блокам и, усталый, угрюмый, просидел там весь

вечер. А. А. он и на этот раз решительно но понравился,

а к идее «братства» Блок отнесся резко отрицательно. Так

протекали наши петербургские д н и , — и вот, уже прибли­

жался день отъезда. Последний день я провел у Блоков.

В последний раз между нами была тишина и гармония,

никогда уже больше не появлявшаяся до периода наших

встреч после 1910 года. Мы вступили в трудный и слож­

ный период наших отношений, длившийся с лета 1905 го­

да, когда я еще раз, и в последний, с С. М. Соловьевым,

гостил в Шахматове, после которого последовала уже но­

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии