Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1 полностью

оскорбить глаз какой-нибудь неуместной тут городской

ухваткой или деталью о д е ж д ы , — это все дается только с

детства подолгу жившим в деревне, и всем этим шестна­

дцатилетняя Люба владела в совершенстве, бессознатель­

но, конечно, как, впрочем, и вся семья.

После обеда, который в деревне кончался у нас около

двух часов, поднялась я в свою комнатку во втором этаже

и только что собралась сесть за п и с ь м о , — слышу: рысь

верховой лошади, кто-то остановился у ворот, открыл ка­

литку, вводит лошадь и спрашивает у кухни, дома ли

Анна Ивановна? Из моего окна ворот и этой части двора

не видно; прямо под окном — пологая зеленая железная

крыша нижней террасы, справа — разросшийся куст си­

рени загораживает и ворота и двор. Меж листьев и вет­

вей только мелькает. Уже зная, подсознательно, что это

«Саша Бекетов», как говорила мама, рассказывая о своих

визитах в Шахматово, я подхожу к окну. Меж листьев

сирени мелькает белый конь, которого уводят на конюш­

ню, да невидимо внизу звенят по каменному полу терра­

сы быстрые, твердые, решительные шаги. Сердце бьется

тяжело и глухо. Предчувствие? Или что? Но эти удары

сердца я слышу и сейчас, и слышу звонкий шаг входив­

шего в мою жизнь.

Автоматически подхожу к зеркалу, автоматически

вижу, что надо надеть что-нибудь д р у г о е , — мой ситцевый

сарафанчик имеет слишком домашний вид. Беру то, что

мы так охотно все тогда носили: батистовая англий¬

ская блузка с туго накрахмаленным стоячим воротничком

и манжетами, суконная юбка, кожаный кушак. Моя блуз­

ка была розовая, черный маленький галстук, черная юб­

ка, туфли кожаные, коричневые, на низких каблуках.

Шляпы в сад я не брала. Входит Муся, моя насмешница-

младшая сестра, любимым занятием которой было в то

время потешаться над моими заботами о наружности:

140

«Mademoiselle велит тебе идти в Colonie, она туда пошла

с шахматовским Сашей. Нос напудри!» Я не сержусь на

этот раз, я сосредоточена.

Colonie — это в конце липовой аллеи наши бывшие

детские садики, которые мы разводили во главе с mademoiselle, не меньше нас любившей и деревню и землю.

Говорят, липовая аллея цела и посейчас, разросшаяся

и тенистая. В те годы липки были молодые, лет десять

назад посаженные, еще подстриженные, не затенявшие

целиком залитую солнцем дорожку. На полпути к Colonie деревянная скамейка лицом к солнцу и виду на сосед­

ние холмы и дали. Дали — краса нашего пейзажа.

Подходя немного сзади через березовую рощицу, ви­

жу, что на этой скамейке mademoiselle «занимает разго­

ворами» сидящего спиной ко мне. Вижу, что он одет в

городской темный костюм, на голове — мягкая шляпа. Это

сразу меня как-то отчуждает: все молодые, которых я

знаю, в форменном платье. Гимназисты, студенты, лице­

исты, кадеты, юнкера, офицеры. Штатский? Это что-то

не мое, это из другой жизни, или он уже «старый». Да

и лицо мне не нравится, когда мы поздоровались. Холо­

дом овеяны светлые глаза с бледными ресницами, не

оттененные слабо намеченными бровями. У нас у всех

ресницы темные, брови отчетливые, взгляд живой, непо­

средственный. Тщательно выбритое лицо придавало в то

время человеку «актерский» в и д , — интересно, но не

наше.

Так — как с кем-то далеким — повела я разговор, сей­

час же о театре, возможных спектаклях. Блок и держал

себя в то время очень «под актера», говорил нескоро и

отчетливо, аффектированно курил, смотрел на нас как-то

свысока, откидывая голову, опуская веки. Если не гово­

рили о театре, о спектакле, болтал глупости, часто с яв­

ным намерением нас смутить чем-то не очень нам понят­

ным, но от чего мы неизбежно краснели. Мы — это мои

кузины Менделеевы, Сара и Лида, их подруга Юля Кузь­

мина и я. Блок очень много цитировал в то время Кузь­

му Пруткова, целые его анекдоты, которые можно иногда

понять и двусмысленно, что я уразумела, конечно, значи­

тельно позднее. У него в то время была еще любимая

прибаутка, которую он вставлял при всяком случае:

«О yes, mein Kind!» * А так как это обращалось иногда

* О да, мое дитя! ( англ. и нем. )

141

и прямо к тебе, то и это смущало некорректностью, на

которую было неизвестно как реагировать.

В первый же этот день кузины пришли вскоре, прово­

дили время вместе, условились о спектаклях, играли в

«хальму» и крокет. Пошли в парк к Смирновым, нашим

родным; это была громадная семья — от взрослых бары­

шень и студентов до детей. Играли все вместе в «пят­

нашки» и горелки. Тут Блок стал другой, вдруг —

свой и простой, бегал и хохотал, как и все мы, дети и

взрослые.

В первые два-три приезда выходило так, что Блок

больше обращал внимания на Лиду <Менделееву> и Юлю

Кузьмину. Они умели ловко болтать и легко кокетничать

и без труда попали в тон, который он вносил в разговор.

Обе очень хорошенькие и веселые, они вызывали мою за­

висть... Я была очень неумела в болтовне и в ту пору

была в отчаянии от своей наружности. С ревности и на­

чалось.

Что было мне нужно? Почему мне захотелось внима­

ния человека, который мне вовсе не нравился и был мне

далек, которого я в то время считала пустым фатом, сто­

ящим по развитию ниже нас, умных и начитанных де¬

вушек? Чувственность моя еще совсем не проснулась; по­

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии