Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1 полностью

не глубокими, основными жизненными слоями души, а ее

каким-то легким хмелем. Если не ясно для постороннего

говорит об этом «Снежная маска», то чудесно рассказана

наша зима В. П. Веригиной в ее воспоминаниях о Бло­

ке. <...>

Не удивляйтесь, уважаемый читатель, умилению и ли­

ризму при воспоминании об этих нескольких зимних ме­

с я ц а х , — потом было много и трудного и горького и в

«изменах» и в добродетельных годах (и такие были!). Но

эта зима была какая-то передышка, какая-то жизнь вне

жизни. И как же не быть ей благодарной, не попытаться

и в вас, читатель, вызвать незабываемый ее облик, что­

бы, читая и «Снежную маску», и другие стихи той зимы,

вы бы развеяли по всему нашему Петербургу эти снеж­

ные чары и видели закруженными пургой всех спутни­

ков и спутниц Блока. <...>

<ОТДЕЛЬНЫЕ НАБРОСКИ>

<1>

Послушать критиков, даже самых умных, выходит

так: не Блок, а какой-то насупившийся гимназист VIII

класса, мрачно ковыряя в носу, решает свое «мировоззре­

ние»: с народниками он или с марксистами... Они

как будто забывают, что когда — в науке ли, в искус­

стве ли — находит ученый или поэт новое, оно неведомо

и ему самому, как и всем. Думал об одном, решал что-

то из знакомого, из уже существующего, а вышло небы­

валое, новое. И приходит это новое путями далеко

еще не исследованными, вовсе не укладывающимися

в концепцию «умного восьмиклассника», решающего

удачно труднейшие задачи, в которую наперебой стремят­

ся критики засунуть всякого поэта, желая его «по­

хвалить». Творческие пути используют подсознательное

178

в той же мере, как и сознательное м ы ш л е н и е , — даже

в науке.

Мне не надо выходить из семейных воспоминаний,

чтобы вспомнить разительный пример. Да, созданию Пе­

риодической системы предшествовала десятилетняя рабо­

та, сознательные поиски в нащупывания истины... Но

вылилась она в определенную форму в момент подсоз­

нательный. Отец сам рассказывал: после долгой ночи за

письменным столом, он уже кончил работу, голова была

утомлена, мысль уже не работала. Отец «машиналь­

но» перебирал карточки с названиями элементов и их

свойств и раскладывал их на столе, ни о чем не думая.

И вдруг толчок — свет, осветивший все: перед ним на

столе лежала Периодическая система. Научный гений

для решительного шага в новое, в неведомое должен был

использовать момент усталости, момент, открывший шлю­

зы подсознательным силам.

Критики меня смешат: через шестнадцать лет после

смерти Блока, через тридцать с лишним лет после первого

десятилетия деятельности, конечно — возьми его книжки,

ч и т а й , — и если ты не вовсе дурак, поймешь из пятого в

десятое, о чем они, какой ход мысли от одного этапа к

другому, к настроениям и идеологии каких социальных

или литературных группировок можно эти мысли отнести.

Критик и думает, рассказав эти свои наблюдения, что

он что-то сообщит или узнает о творчестве Блока. Как

бы не так! Уж очень это простенько, товарищ критик, уж

очень «гимназист VIII класса»! А получается так про­

стенько потому, что вы берете уже законченное; говоря

о начале, вы уже знаете, каков будет конец. Теперь уже

ведомо и школьнику, что «Двенадцать» венчает творче­

ский и жизненный путь Блока. Но когда Блок писал пер­

вое свое стихотворение, ему неведомо было и второе,

а то, что впереди...

А вы попробуйте перенестись в конец девяностых го­

дов, когда Блок уже писал «Стихи о Прекрасной Даме»,

конечно и не подозревая, что он что-либо подобное пишет.

Ловит слухом и записывает то, что поется около него, в

нем ли — он не знает. Попробуйте перенестись во время

до «Мира искусства» и его выставок, до романов Мереж­

ковского, до распространения широкого знакомства с

французскими символистами, даже до первого приезда

Художественного театра 51. Помню чудный образчик

«уровня» — концерт на Высших курсах уже в 1900 году:

179

с одной стороны, старый, седой, бородатый поэт Поздня­

ков читает, простирая руку под Полонского, «Вперед без

страха и сомненья... 52, с другой — Потоцкая жеманно вы­

жимает сдобным голоском что-то Чюминой: «...птичка

мертвая лежала» 53.

Пусть семья Блока тонко литературна, пусть Фет,

Верлен и Бодлер знакомы с детства, все же, чтобы на­

писать любое стихотворение «Ante Lucem» — какой про­

рыв, какая неожиданность и ритма, и звуковой инстру­

ментовки, не говоря об абсолютной непонятности в то

время и хода мыслей, и строя чувств.

Помню ясно, как резнули своей неожиданностью пер­

вые стихи, которые показал мне Блок в 1901 году. А я

была еще к новому подготовлена, во мне самой назрева­

ло это новое — совершенно в других слоях души, чем по­

казные, парадные. Может быть, именно благодаря тому,

что я пережила этот процесс рождения нового, мне ясно,

где и как искать его корни «в творчестве» у великих.

С показной стороны я была — член моей культурной

семьи со всеми ее широкими интересами в науке и искус­

стве. Передвижные выставки, «Русская мысль» и «Север­

ный вестник», очень много серьезной музыки дома, все

спектакли иностранных гастролеров и трагических акт­

рис. Но вот (откуда?) отношение мое к искусству обост­

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии