Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

По чистой случайности обратили внимание на то, что младший [из братьев] находился на службе при императоре во дворце в ту Пасхальную ночь, когда там было обнаружено множество революционных прокламаций. Говорят, что некоторые лица из императорского окружения требуют большей строгости в отношении графов Ростовцевых – их ареста, тщательного расследования и предания суду. Однако император не пожелал идти так далеко, ограничившись тем, что удалил их от себя и освободил от службы.

Здесь существует всеобщее осуждение этих двух виновных, причем даже не за их убеждения и не за то, что они их распространяли, а единственно за то, что эти убеждения не побудили их подать в отставку, чтобы быть свободными в своих взглядах и не быть неблагодарными [по отношению к императору].

В армии проведены аресты, свидетельствующие о распространении зла в С.-Петербурге, Москве и в частях 1-й армии. Говорят о наказаниях, что вполне вероятно, но здесь стараются окутать тайной и молчанием серьезность и масштабы ежедневно возрастающего беспокойства»[803]. <…>

Тогда же, в июне 1862 г., Фурнье впервые говорит о некой антиправительственной организации, угрожающей государственным устоям Российской империи. «…Существует подрывная партия, – с тревогой сообщает он министру иностранных дел, – которая не остановится перед любым преступлением ради того, чтобы заставить поверить в свою мощь, и для которой все средства хороши…». Эта угроза, добавляет французский дипломат, будет возрастать, «если правительство не будет проявлять должной проворности, предусмотрительности и энергии, необходимой для полного искоренения всех подобного рода замыслов»[804].

Фурнье склонен приписать действиям «подрывной партии» даже пожары, случившиеся в Петербурге в начале лета 1862 г., что можно было объяснить как обычными бытовыми причинами, так и следствием грозы, частой в это время года. Он же считает их организованными поджогами. «Недавние пожары, – пишет Фурнье в очередном донесении в Париж, – раскрыв правительству политическое существование активной партии, творящей зло, придали его поведению не свойственную ему прежде поспешность; оно, наконец-то, осознало опасность, которую не сумело предвидеть»[805]

.

Не способствовала укреплению стабильности в государстве и правая оппозиция проводимым преобразованиям. Разумеется, консервативное дворянство, внутренне не принявшее Манифест 19 февраля, не могло себе позволить открыто выступить против него, но оно не могло и отказать себе в единственно возможном для него удовольствии – дать понять императору, что дворянство недовольно затеянной им крестьянской реформой.

Как и в период подготовки реформы, тон здесь задавало московское дворянство, что проявилось при первом, после подписания февральского Манифеста, посещении Александром II первопрестольной в июне 1861 г. Демонстративное недовольство дворян Московской губернии резко контрастировало с проявлениями народного энтузиазма во время пребывания императора в Москве, что было отмечено в одном из донесений французского посольства в Париж.

Из депеши герцога де Монтебелло от 11 июня 1861 г.:

<…> «Прием, который был оказан императору Александру во второй столице империи, заметно отличался в том, что касается двух, четко обозначенных классов, составляющих русский народ. В то время как крестьяне приветствовали Его Величество с энтузиазмом, который им всегда внушает лицезрение государя, московское дворянство удалилось в свои имения, а те его представители, которые остались [в городе], предпочли укрыться от Двора, демонстрируя [тем самым] очевидную сдержанность…»[806]. <…>

И все же, каково бы ни было недовольство консервативно настроенной части дворянства, и сколь бы не тревожили общество отдельные выступления вчерашних крепостных крестьян, в свою очередь, не удовлетворенных условиями освобождения от крепостной зависимости, механизм крестьянской реформы, запущенный 19 февраля 1861 г. остановить уже было невозможно. Каким бы слабым и нерешительным правителем не казался многим Александр II, именно его направляющей волей и упорством реформа была реализована. Довольно скоро это поняли и в посольстве Франции в Петербурге, где пересмотрели прежний взгляд на Царя-Освободителя, а заодно и на перспективы дальнейшего развития России, которые еще годом ранее виделись в довольно мрачных тонах.

Из донесения Монтебелло в МИД Франции от 9 сентября 1862 г.:

<…> «Когда император Александр принял решение освободить крепостных в своей империи, он [полностью] отдавал себе отчет в том, что столь радикальное изменение в общественном устройстве этой огромной страны повлечет за собой общее преобразование [всей] финансовой, административной и юридической системы России. Он не отступил перед этой огромной работой, и едва лишь были обнародованы положения об освобождении крестьян, как он приступил к изучению главных вопросов, связанных с [реализацией] этой реформы. <…>