Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Середина 1930-х гг. отмечена резким переломом в отношении к школе Покровского. Были подвергнуты критике социологические схемы, частично восстанавливалось в правах понятие патриотизма. И вместе с тем поколение советских историков призывалось «преподать нашей молодежи марксистские, научно-обоснованные определения»^{47}. Теперь Покровский, чье лидерство среди историков-марксистов выглядело непререкаемым, в сущности, отлучался от марксизма. По словам К. Радека, Покровский «был демократическим историком, не имеющим понятия о марксизме, а затем примкнул к легальному марксизму»

^{48}. Критика школы Покровского преследовала цель восстановить преемственность истории, сохранив видимость верности марксистской схеме, или, как удачно выразился П.Н. Милюков, «одеть теоретическую и спорную “генеральную линию” в живой национальный костюм»^{49}

. Разумеется, невозможно было соединить несоединимое: утверждение о «прогрессивности» государства с апологетикой не менее «прогрессивной» классовой борьбы против того же государства, революционную традицию с имперской. При этом составителям новой версии учебников необходимо было брать на вооружение безграмотные с точки зрения марксистской теории утверждения Сталина о некоем «дофеодальном» периоде истории страны, ее полуколониальном положении и т. д. Известно, какое влияние на отечественное антиковедение оказала формула Сталина о «революции рабов». В той же речи Сталин упомянул и о революции крепостных крестьян, которая «ликвидировала крепостников и отменила крепостническую форму эксплуатации»^{50}. Примечательно, однако, что это последнее указание серьезного влияния на отечественную историческую науку не оказало. Возможно, это было связано с тем, что в позднейших директивных документах, подготовленных советским руководством, утверждалось, что «крестьяне вне руководства рабочего класса были способны лишь на стихийные и неорганизованные движения»

^{51}.

Важным является то, что ни в одном из «основополагающих» партийных документов революционная ситуация не упоминалась. Нет ее в замечаниях партийных вождей по поводу конспекта учебника по истории СССР, понятие революционной ситуации отсутствует и в «Кратком курсе истории ВКП(б)». В программной статье Н.И. Бухарина, посвященной проблемам методологии истории, справедливо указывалось, что термины «революция» и «контрреволюция» Покровский употребляет произвольно, «без точных, специфически-исторических

характеристик»^{52}, но это замечание не было конкретизировано, Россия кануна крестьянской реформы не упоминалась.

Примечательно, что автор критической статьи в первом из антипокровских сборников признавал, что Покровский «затрагивает отдельные элементы революционной ситуации, как ее определяет Ленин», упрекая автора лишь в том, что «отдельные элементы разбросаны в разных местах и не объединены в цельную и полную картину»^{53}. Если иметь в виду общую тональность сборников, то нельзя не признать, что данное замечание носит исключительно мягкий характер. Покровский действительно не успел закончить конструирование концепта революционной ситуации, и честь создания этой идеологической конструкции принадлежит его ученице М.В. Нечкиной.