Александр II

Дел у мужиков хватало и в поле, и в лесу, и на гумне, и в хлеву, и в доме. Ремонтировали сбрую, телеги, бороны. Пока не пала дорога, из лесу вывозили последнее сено, хвою на подстилку для скота да дров-сушняку. Старухи и бабы белили по насту холсты. У многих уже отелились коровы, а другие ждут и своих и господских. Какая радость, когда запостукивает неверными копытцами теленочек, большими глазами уставясь на белый свет. Большое удовольствие и для барчуков и для крестьянских ребятишек гладить теленочка по нежной шелковой шерстке.

Всего же лучше бегать на берег реки и смотреть, не тронулся ли лед, уже пошедший трещинами. И что за радость ледоход, начинавшийся всегда вдруг ночью. Глаз было не оторвать от неуклюже плывущих льдин. Порывистый холодный ветер разгонял редкие облака на бледно-голубом небе. Вот летит кто-то, черные – грачи! Грачи! Опустившись на соседнее поле, кричат громко. Скоро скворцы прилетят.

Однако в эту пору радостных ожиданий приговаривали мужики: «Счастью не верь, а беды не пугайся!»

Часть III. Реформы

Глава 1. Смятение умов

…Только вымолвил – явился богатый дворец; выбегают из дворца слуги верные, берут их под руки, ведут в палаты белокаменные и сажают за столы дубовые, за скатерти браные. Чудно в палатах убрано, изукрашено; на столах всего наготовлено: и вина, и сласти, и кушанья. Убогий и царевна напились, наелись, отдохнули и пошли в сад гулять.

По щучьему велению. Русская народная сказка

Человек – существо столь же гибкое, сколь и неподатливое переменам. Казавшаяся несокрушимой глыба крепостничества рухнула, но осознать и прочувствовать это было трудно. К тому же обломки рухнувшего сильно придавили и мужиков, и былых их хозяев.

Понять свалившуюся на голову волю было трудно еще и потому, что власти будто нарочно усложняли ее разъяснение. Запрещено было обсуждать реформу печатно. «Положение», регламентирующее условия освобождения по времени и по губерниям, было сброшюровано в одну книгу в 400 страниц, и не то что неграмотный, но и грамотный крестьянин понять там всего не мог.

В разных селах читали книгу всем миром с утра и до вечера, вдумывались в каждое слово, и в каждом слове выискивали блага для себя. Ждали мужики простого: чья земля, чьи луга и сады, как делить землю, скоро ли можно развязаться с помещиком и так далее – а этого-то и не было в хитрой книге. Посылали в соседнее село за другим чтецом, уверенные, что «наш неправильно читает». Но и новый грамотей прояснял немногое.

Часть помещиков, не менее простодушно, чем их люди, жарко надеялись, что дело провалится. «Это царь на нас гневается. Да Бог даст, смилуется и кончится это недоразумение!»

А в Петербурге считали, что дело окончательно сделано, и радовались. Выбили специальную золотую медаль, на одной стороне которой был профиль Александра II, на другой – одно слово «Благодарю». Первую медаль он вручил брату, великому князю Константину, а потом и всем участникам освобождения, одна была послана в Москву митрополиту Филарету. Еще одну медаль положили на могилу генерала Ростовцева. Ближайшей же ночью ее украли. Тогда по распоряжению царя выбили бронзовую и прикрепили к надгробию. Волнение в столице стихало, и жизнь понемногу входила в обычное русло. В субботу 11 марта в половине седьмого утра фельдъегери развезли по Петербургу изустное приказание государя отложить назначенное на сегодня заседание Совета министров до вторника. Причиной было то, что государь приобщался Святых Тайн и до 3 часов утра молился.

Светло и ясно было у него на душе. Александр надеялся, что немалые уступки в пользу дворянства примирят помещиков с потерей крестьян. Уже обсуждение условий освобождения в дворянских комитетах показало многим, что не так страшна эмансипация и не несет она погибели российскому дворянству. Однако непримиримые крепостники чувствовали, что именно 19 февраля положило конец дворянству, как особому классу, ведь отныне владеть землей могли не только дворяне. Кому казалось это обидным, кому – нестерпимым.

Двадцатилетний князь Владимир Петрович Мещерский в своей гостиной открыто осуждал освобождение: