Александр II

Кто бы мог предположить, что традиционное назначение генерал-адъютанта Филипсона попечителем Петербургского учебного округа приведет к началу длительного и неприятнейшего катаклизма? Давно уж повелось, что лиц в почетном звании генерал-адъютанта назначают на разнообразнейшие посты, ибо само их звание свидетельствует о верной царской службе, и они худо-бедно поддерживают порядок. Увы, бывшему казачьему атаману выпала тяжкая доля не поддержания старого порядка, а борьбы с новым. Это оказалось потруднее противодействия Англии, Франции и Турции.

Кто мог предвидеть, что дарованная государем гласность обернется медленно, но верно действующим ядом, отравляющим общество?

Да и откуда взялось оно – общество? При покойном Николае Павловиче значение имели двор, высший свет, полусвет, дворянские и полковые собрания, дворянские клубы и кружки. И вдруг разом явилось нечто неопределенное и неосязаемое, такое, что ни разогнать, ни посадить под ружье, но вместе с тем чрезвычайно влиятельное – общество. И его мнение, подчас вздорное, нелепое, ни с чем не сообразимое стало определять поведение министров, как будто они назначаются не царем, а этим обществом… Как тут быть?

Александр II в решающие для нашей истории годы расходится с обществом, иначе говоря, с образованной верхушкой нации. Сейчас, из нашего далека видно, что он был прав – по замыслам он предлагал лучший из возможных путей развития страны, тем самым опережая уровень сознания всего народа.

Он предлагал конкретные дела, правда, диктуя свои условия их совершения. Общество же необъяснимо предпочитает делу – слово, мечту, идею, столь же красивую, сколь и абстрактную, и отказывается жить по установленным правилам, а новых еще нет. А миллионы русских мужиков, чувствуя себя обманутыми, волей или неволей остаются верными старому порядку, давним устоям и идеалам. Народ тупо и терпеливо ждет перемен от власти.

В старой российской столице историк С.М. Соловьев со стороны смотрел на начавшиеся реформы и, одобряя сами преобразования, осуждал их инициатора. Профессор винил императора в том, что освобождение было проведено «революционным образом», с использованием «нравственного террора», когда человек, осмелившийся поднять голос за интересы помещиков, подвергался в обществе насмешкам. «Пошла мода на либеральничание, а это при таком слабом правителе, как Александр II, должно неизбежно привести к краху», – считал он.

Петербургский профессор Никитенко, размышляя о том же, делал вывод в своем дневнике: «Дело управления в наши дни становится сложнее, чем прежде, когда следовали одной системе: руби с плеча». Сможет ли правительство, задавался вопросом Никитенко, даровав санкцию на развитие нации, отличить в этом развитии естественный элемент, согласный с национальным духом и способностями, и элемент искусственный, породивший стремление к прогрессу под девизом «вперед, очертя и сломя голову»?

Ответ на вопрос содержался в том же дневнике, где Никитенко скупо регистрировал явления государственно-административной жизни. Вдруг с небывалым размахом выселили татар из Крыма, так что вскоре пришлось хлопотать о возвращении необходимых рабочих рук. Бдительный князь Долгоруков подал государю записку, в которой доказывал пагубность воскресных школ, «ведущих прямо к революции». Министр народного просвещения, мягкий и уступчивый Ковалевский, едва отстоял этот невинный плод прогресса. 28 школ в Петербурге и 270 по России значили не так уж много, но охранители были против.

Граф Александр Адлерберг на заседании в Главном управлении цензуры прямо заявил: не должно ничего дозволять писать в журналах о предметах финансовых, политико-экономических, судебных и административных, ибо все это означает посягательство на права самодержавия. Если же у кого-либо зародится мысль об улучшениях в этих сферах, то он может от себя писать в то ведомство, которого касаются улучшения.

Противоречие было очевидно. Сама власть ввела моду на либеральничание, и сама же осаживала даже журнальное обсуждение опасных вопросов. Профессор И.В. Вернадский в своем «Экономическом указателе» против правил цензуры позволил себе заговорить о необходимости конституции в России. Неистового экономиста предупредили, что за следующую публикацию такого рода ему будет запрещено издавать журнал. Так власть, убоявшись собственной смелости, пыталась вести Россию шаг за шагом в жестких рамках законов и – удивлялась и негодовала, почему неблагодарная мечется из стороны в сторону, не принимая дарованного сверху развития, умеренного, постепенного, основательного и благодетельного.