Александр III

Государственное право наследнику преподавал выпускник Санкт-Петербургского университета Иван Иванович Пискарев. Вскоре Иван Иванович стал первым директором Царскосельской Императорской Николаевской гимназии. В день открытия гимназии он выступил с известным обращением к родителям и ученикам: «Родители! Вверив образование детей ваших гимназии, не ослабляйте семейного домашнего воспитания. Семья — колыбель гражданственности, нравственности и религии, а в гражданственности — причина и цель образования, в нравственности — основа, в религии — источник.

Дети! За благодеяния образования, которое открывают и предоставляют вам ныне родители и сограждане ваши, воздайте обществу, благодеющему вам, добрым поведением, любовью к наукам и прилежанием к ученью».

Заниматься французским языком цесаревич продолжал с Альфонсом Карловичем Реми, который находился радом с великим князем с его ранних лет.

Английский язык и литературу преподавал М. Мечин. Когда он провел последнее занятие, цесаревич отметил в своем дневнике: «Мне всякий раз жаль кончать с каждым учителем занятия, потому что разом прерываются все близкие отношения между учителем и учеником, а иногда эти отношения бывают очень хорошие. М. Мечин — человек солидный и отличный англичанин, которого мы все любили и любим, но с ним, по крайней мере, я буду еще видеться, потому что он будет продолжать с моим братом Владимиром».

В декабре 1865 года курс законоведения новому наследнику стал читать Константин Петрович Победоносцев.

Случилось так, что Константин Петрович занял особое место в жизни будущего императора Александра III. Долгие годы, практически до конца его правления, он был наставником, советником и вдохновителем проведения внутренней политики в России. По словам самого Константина Петровича, он был не только свидетелем, но «отчасти и участником многих важных событий».

Помимо учебы у наследника престола было множество обязанностей.

Цесаревич вынужден был вместе с государем, соблюдая светский этикет, бывать на различных официальных заседаниях, приемах, визитах и встречах, смотрах, парадах и балах.

Теперь император приглашал сына и на доклады министров.

Свободного времени у Александра почти не оставалось.

И это было хорошо, так как помогало избавиться от ужасного чувства потери.

Состояние пустоты от потери самого близкого ему человека никак не покидало. Он прекрасно понимал, что поможет только время. Mamá не раз говорила ему, что время — лучший лекарь. И оказалась права.

«Шило в мешке»

Наблюдавший за развитием взаимоотношений цесаревича и княжны Мещерской Сергей Дмитриевич Шереметев оставил такие воспоминания:

«Живо помню это время и прием у великой княгини Елены Павловны. Это был один из тех блестящих вечеров, которыми славилась великая княгиня, и имевших историческое значение. Между двух гостиных, в дверях, случайно очутился я около канцлера князя Горчакова, княжны Мещерской и в. к. Александра Александровича. Я вижу, как последний нагнулся к княжне и что-то говорил ей на ухо. До меня долетает и полушутливый, полусерьезный ответ: «Молчите, Августейшее дитя». И тут же князь Горчаков вступил в разговор с обычною своею развязностью, а я отошел от них подальше. Только тут заметил я особенность отношений, о которых до того не догадывался…»

Родители пока что ничего не знали об этой его влюбленности. Зато регулярно, при любом удобном случае они заводили разговор о Дагмаре. О том, что это достойная пара для наследника российского престола, о том, что именно датская принцесса связана с именем и светлой памятью всеми любимого и незабвенного Николая. Конечно же, по словам родителей, его никто ни к чему не принуждает, но тем не менее все, в том числе и в королевских домах Европы, ждут его решения. И он должен это понимать: ведь женитьба наследника огромной Российской империи — это не столько личное, частное дело, сколько политическое, государственное.

Александр старался не поддерживать разговор и менял тему беседы. Ему казалось, что с княжной Мещерской, несмотря на разницу в возрасте (Мария была на год старше) и на его особое положение и особые обязанности, их многое сближало.

В конце октября 1865 года в Мариинском театре была премьера оперы «Рогнеда». Новым творением композитора Александра Николаевича Серова дирижировал Константин Николаевич Лядов.

Александр любил оперы. «Рогнеда» же понравилась ему особенно. Может быть потому, что в зале была и Мария. И хотя они находились в разных местах, но ведь слушали одну и ту же музыку.

В основу оперы был положен один из эпизодов истории Руси. Рогнеда, дочь полоцкого князя, похищенная князем Владимиром, стала его женой. Побуждаемая фанатиком-жрецом Перуна и боясь торжества христианской веры, она решает убить мужа.

Александр был в восторге, когда узнал, что им обоим больше всего понравились одни и те же арии и хоровые номера.

После «Рогнеды» они еще не раз оказывались вместе на концертах. Как известно, шило в мешке не утаишь. Особенно если шило большое и острое, а мешок — дырявый.

Слухи о его увлечении Мещерской распространялись.