Александр Македонский. Книги 1-10

Когда-то, давно, десять, нет, тринадцать лет тому, он лежал здесь, такой же бессильный, как и нынче, и просил архонтов не рвать после его смерти державу, но отдать ее достойнейшему. Он даже не называл имена, он просто просил выбрать того, кто сумеет сохранить Иллирию, способную устрашить врагов и вступить на путь величия… А стоявшие над ложем глумливо хмыкали в ответ лепету, и делали непристойные жесты, и всем своим видом показывали, как мало значит для них предсмертная мольба властелина, столь страшного в дни силы и столь бессильного теперь! И когда не стало сил выносить издевки, Главкий бодро и молодо вскочил на ложе и звонко ударил в ладоши… О, какой ужас вспыхнул на лицах глупцов, не сумевших понять царской шутки!.. И ужас этот исчез с их лиц не сразу и даже не скоро! Очень не скоро! Лишь вместе с мясом был он склеван с черепов, воткнутых на колья частокола, опоясавшего царский дворец…

С тех пор Главкий доверяет лишь тем, кто делом подтвердил верность.

Вот Берат; хоть и пируст, одет он по-тавлантийски; он прибыл в Скодру вместе с княжной, будущей супругой Главкия, своей троюродной сестрой по матери, и с тех пор всегда был рядом. Одно время Главкий думал даже передать секиру владык Иллирии в его крепкие руки. Но потерпят ли тавлантии, дарданы и далматы власть пируста?..

И Вот Приштина; когда далматские вожди замыслили мятеж, не кто иной, как он, загнав коня, примчался в Скодру, чтобы донести о подлой измене; и потом, карая заговорщиков, он, хоть и одной крови с ними, не дрогнул, не отвел глаза, вынося приговоры. Хмурый Приштина понимает, что значит для иллирийских земель единство, и Главкий, пожалуй, мог бы доверить ему престол Скодры. Но захотят ли дарданы, тавлантии и пирусты склониться перед далматом?

Вот Доррес; как сейчас помнится Главкию тот день, когда, не дожидаясь появления у своих рубежей тавлантийских воинов, совсем еще молоденький князь дарданов, только что нахлобучивший отцовскую шапку, прислал посланцев повелителю Скодры, прося считать его вернейшим из подданных и надежнейшим из друзей. Этот дардан очень неглуп; он дружен со всеми и не имеет врагов. Кто знает, быть может?.. Но нет! Никогда не унизят себя тавлантии, далматы и пирусты подчинением даже и наилучшему из дарданов…

Значит – еще и еще раз: Пирр!

Иначе, стоит лишь закрыть глаза, вспыхнет вражда, которую ничем не погасить, и эти, ближайшие, искренне, неподдельно скорбящие, эти, с кем рядом ходил в походы и пировал, даже и не желая того, разорвут державу на клочки, как короткоумные наследники Александра – оставшиеся после трусоватого и подловатого, но – Обитающие-Выше-Вершин свидетели! – удачливого Филиппова сына…

Главкий попытался заговорить – и не смог.

Помешала сухость во рту.

Врач – не разобрать, который – тотчас возник у кресла, смочил непослушные, сухие и шершавые губы мягкой тканью, пропитанной все тем же горьким снадобьем.

Стало легче.

– Слушайте и запоминайте…

Голос царя прозвучал негромко, но с остатками властности, не совсем уместной сейчас, но вовсе не смешной.

– Главкий, наследный владыка тавлантиев, по праву брака правитель пирустов, покровитель дарданов и победитель далматов, говорит…

Словно о ком-то ином, не о себе, говорил он сейчас, и это означало, что иллирийский владыка не хочет больше отягощать собою этот мир.

– …вам, старейшины, вожди и архонты, подтвердившие делом и клятвой свою преданность Иллирии. Он, уходя черной тропой, приказывает, хочет и требует, чтобы каждый из вас поклялся в неуклонном исполнении его воли. Воля же его заключается в следующем…

Приостановившись, Главкий несколько раз глубоко вздохнул. Припомнился вдруг отец: Дэйрдр лежал здесь же, в этом же глубоком кресле-ложе, и лицо его, уходящего, измученного немилосердной болью, светилось вместе с тем от счастья, ибо последнюю волю его, покорно склонившись к изголовью, где лежал уже заботливо расправленный рабами новенький витой шнурок, выслушивал сын…

– Пусть земля иллирийская будет сохранена в целостности, и пусть не скажет по смерти моей брат брату: «Это – мое, и вот это – мое»! Но сохранится меж братьев мир и покой! И пусть будет дан нещадный отпор любому врагу, кто бы ни осмелился силой оружия посягнуть на обладание землей иллирийской, будь то пределы тавлантиев ли, пирустов, дарданов или далматов…

Вот это – главное. Никуда не делась Македония, а Кассандр, хоть и не мечтает о дальних походах, однако спит и видит близлежащие земли под своей рукой. И нельзя забывать о светлоусых чужаках, не умеющих долго помнить неудачи…

– Хранителями Иллирии и высшими судьями над людьми, без различая рода, пусть станут те, кто ныне присутствует здесь: Доррес, князь дарданский, и Берат, архонт пирустов, и Приштина, старейший над далматами. Супруга же моя пусть участвует в советах наравне с мужчинами, ибо ей оставляю я право повелевать тавлантиями…