Александр Македонский. Царь царей. Книги 1 - 3

Музыканты, не переставая играть, двинулись следом за хозяином. Последними покинули свой пост факельщики, двое из которых были оставлены у дверей, чтобы светить приветным светом запоздавшим гостям.

Изнутри доносились восхищенные возгласы. Душа пира наконец почтила всех своим присутствием. Вскоре раздались взрывы хохота и восклицания.

Таида и Иола вошли в пышно украшенную прихожую, куда выходили просторные комнаты с высокими потолками, обставленные с небывалой роскошью.

К Иоле подошел Менандр и тут же увел ее в пиршественный зал, оставив Таиду и Персея одних. Таида огляделась вокруг. Все поверхности были покрыты коврами, драпировками, инкрустациями и картинами. Всюду буйствовали краски, ткани и формы.

«Какая безвкусица», – заметила про себя Таида с истинно аристократическим презрением. Но впечатление безвкусицы составляла не сама обстановка, а то, что все в ней было выставлено напоказ. В доме были только самые дорогие произведения искусства и ремесленные изделия: украшенное чеканкой серебро, коринфские сосуды, ворсовые ковры с Востока, покрытые изящной резьбой, инкрустированные перламутром и лазуритом столы и кресла, затейливые и яркие мозаики, превосходные мраморные статуи и великолепные картины. Вне всяких сомнений, все эти творения принадлежали прежде жертвам войны; для того, чтобы собрать столь выдающиеся и разнородные предметы, не хватило бы и целой жизни.

Зрелище явно награбленного великолепия поразило Таиду. Она пожалела, что дала согласие посетить этот пир.

В ее душу закралась тревога. Невольно вспомнив о подарке, Таида содрогнулась.

Голос Персея вернул ее к действительности.

– Счастливы глаза мои, что тебя видят!

Его взгляд обжег Таиду. Он скользил по ее лицу, по шее, по обнаженным рукам, ласкал ее фигуру, обнимал ее, вбирал в себя.

Таида начала расспрашивать Персея, почему для своего пира из всех афинских гетер он выбрал именно их.

Персей объяснил, что он предпочел бы лишиться глаз, чем ее не видеть. Она – его мечта, о которой он грезил всю жизнь. Он соорудит в своем доме ей алтарь, как своему божеству, и будет приносить в жертву мирру и алоэ, а весной – анемоны и яблоневый цвет.

Охватившее Таиду чувство радости почему-то смешивалось с тревогой.

И хотя Персей говорил много и уклончиво, голос его звучал искренне. Красота Таиды опьяняла его, он желал ее и чувствовал, что и впрямь мог бы поклоняться ей, если бы не знал, что она была возлюбленной его заклятого врага, человека, которого он ненавидел всей душой.

Голоса гостей звучали все громче, и Персей, обняв Таиду, ввел ее в пиршественный зал.

За столами на ложах возлежали: афинские аристократы, старые и молодые, жаждавшие забав, роскоши и наслаждений, богатые торговцы и банкиры, а наряду с ними – певцы, мимы, музыканты, танцовщицы, философы, прорицатели, фокусники, остряки и всевозможные, модой или глупостью людской, вознесенные знаменитости-однодневки, – пестрая смесь людей разных сословий и занятий.

Шум, музыка, запах цветов и восточных благовоний туманили головы.

Персей подвел Таиду к ложу, стоящему в центре зала, и возлег рядом с ней. Тело его прикрывал бледно-желтый хитон с вышитым золотым орнаментом. Руки были обнажены и, по восточной моде, украшены выше локтей двумя широкими золотыми браслетами. Это были мускулистые руки, руки воина, созданные для щита и меча! Сросшиеся густые брови, сверкающие глаза, смуглый цвет лица подчеркивали мужественность и силу характера.

По знаку хозяина раб возложил на головы Таиды и Персея венки из роз.

Ощущая излучаемый Персеем жар, Таида вновь испытала охватившее все ее тело наслаждение. Ею овладела сладостная истома, бессилие, забытье, на какое-то мгновение показалось, что она засыпает.

И Персея волновало ее присутствие рядом с ним. Его дыхание стало частым, речи прерывистыми, по телу пробегал огонь, который он тщетно пытался погасить вином. Но сильнее всего его опьяняли ее руки, грудь, вздымающаяся под тонкой тканью, вся ее фигура, возлежащая рядом с ним, прикрытая прозрачными складками хитона. Он пьянел все больше и больше от близости Таиды, от происходящего вокруг веселья.

Знаменитый мим изображал волшебство любви. От мелькания его рук воздух как бы превращался в сияющее, трепещущее, сладострастное облако, которое обволакивало клонившуюся в истоме воображаемую девичью фигуру, сотрясаемую судорогами блаженства. Это была не пляска, а живая картина, ярко рисующая таинство любви, картина чарующая и бесстыдная.

На мгновение Таиде показалось, что молния сейчас испепелит этот веселящийся дом или потолок обрушится на головы пирующих.

Мима сменили танцовщицы. Исполнив вакхический танец, они рассыпались среди гостей, возлегли на ложа и стали предаваться любви.

Персей совсем близко придвинулся к Таиде:

– Этот хитон скрывает тебя от меня. Сбрось его. Смотри!.. Все ищут любви. Кроме нее, нет на свете ничего!

Пир все больше превращался в попойку, в разнузданную оргию.