Александр Невский. Сборник

Марина зарделась, потупила голову и усерднее заработала иголкой. Она всей душой любила Юрия; но эта любовь не приносила ей радости. Она не чувствовала в себе той мощи, которую в нём видела, она сознавала, что не сможет быть ни помощницей ему, ни советницей. Чего только ни делала Марина, чтобы быть ему полезной! Интриговала в его пользу у ханши, заискивала для него у влиятельных мурз, наконец умышленно обратила на себя внимание тверского великого князя для того только, чтобы следить за его поступками. Всё это выходило плохо и самой ей было в тягость. Ни её молодость, ни миловидность не зажигали в груди Юрия пылкой, всепоглощающей любви. Марина близко подходила к идеалу великой княгини всея Руси, но она всё же не равнялась ему. В общем, обоим им было далеко не весело. А ханша, Прасковья, Чобуган и мурза Чет полагали, что Юрий не сегодня-завтра явится к хану с челобитной о дозволении ему жениться на Марине. Узбек был согласен на этот брак и даже решил возвести Марину (в случае сватовства Юрия) в сан своих царевен. В Орде ждали, когда Юрий начнёт своё ходатайство о восстановлении хотя бы и фиктивного родства с ханским семейством, — и Юрий скрепя сердце направился 20 ноября 1325 года к Прасковьиной веже, решив жениться, если только ему удастся обделать давно задуманное дело с Дмитрием Михайловичем, к которому сам Узбек тоже был расположен, тем более что чувствовал себя виноватым в смерти его отца. Юрий шёл в сопровождении нескольких отроков, которые так и следовали за ним по пятам. Уже целый месяц не мог великий князь всея Руси шагу ступить в Орде без этих соглядатаев. Желчный, озлобленный, подошёл он к Прасковьиной веже, а Прасковья чуть завидела его — тотчас же сделала вид, будто она лопочет с Русалкой около соседнего шатра.

   —  Батюшка князь, — сказала Прасковья, — здравствуй, кормилец наш, здравствуй! Милости просим!

   — Здравствуй, матушка, — отвечал Юрий. — Что, никого из гостей нет у тебя?

   — Никого, батюшка, кто же у нас, у сирот, бывает? Пройди в вежу, там я тебе медку поставила. Поди посиди с Маринушкой; только она, бедная, хворает как будто.

Юрий Данилович быстро вошёл в вежу и сел у жаровни.

   — Ну, Марина, здравствуй, — сказал он. Марина, не говоря ни слова, обвила руками его шею, спрятала лицо на груди и зарыдала.

   — Что ты? Что ты? Господь с тобой.

   — Крепко люблю тебя... Милый мой, золотой мой, возьми ты меня к себе: не надо мне... не женись на мне — так просто возьми меня к себе, в вышивальщицы.

Юрий улыбнулся, поцеловал её, взял под мышки и посадил подле себя; она опустила своё заплаканное лицо к нему на плечо.

   — Не гони ты меня, господине княже, перстень мой золотой!

Юрий с улыбкой взял её обеими руками за голову, улыбнулся ей, поцеловал её в глаза, — так крепко, что разом снял с них слёзы, — потом в губы её поцеловал и, покачивая головой, сказал:

   — Нет, касаточка моя, не в вышивальщицы тебя возьму, а пришёл я к тебе с другой новостью.

Марина посмотрела на него вопросительно. Сердце у неё колотилось.

   — Сегодня Дмитрий будет у тебя.

   — Опять?.. — рванулась Марина у него из рук.

   — Опять, только уже последний раз.

Марина опять расцвела.

   — А завтра или послезавтра, — продолжал Юрий серьёзно и внушительно, — я иду к хану и буду просить у Хана, чтобы он меня женил, — знаешь на ком?

Марина знала на ком, а всё-таки струсила, и сердце у неё остановилось в груди.

   — На Прасковье на твоей, — смеялся Юрий, — на матери твоей названой. Старуха она хорошая, пироги печёт славные, вышивает лучше тебя, а ты мне дочкой будешь.

   — Княже, — сказала девушка трепещущим голосом, — не мучь ты меня, и без того изныла душа моя.

Юрий встал, выглянул из вежи и махнул рукой Прасковье и Русалке, которые стояли в нескольких шагах, — одна с пирогом в руке, другая тоже с каким-то кушаньем, — и не знали, войти ли им или не входить к влюблённым.

Увидев, что князь машет ей рукой, Прасковья быстро вошла в вежу.

   — Вот что, — деловито сказал он Прасковье, — побывай-ка ты завтра у ханши и спроси её, отпустит ли она тебя с Русалкой на Русь, если я женюсь на Марине.

   — Хорошо, — кивнула Прасковья, — спасибо тебе, господине княже.

   — Ну вот ещё что, — сказал Юрий, приподнимаясь. — Сегодня Димитрий зайдёт к вам; он сейчас у мурзы Чета сидит. Ты, Марина, сослужи мне последнюю службу. Не хочется мне губить Димитрия — парень он хороший, только горячий, глупый. О том, что я женюсь, сегодня ему не говори, а прими его хорошенько, с честью, и поговори с ним по душе. Скажи ему, что я на него больно сердит и что бороться со мной ты ему не советуешь. И ты, тётка, скажи ему тоже, будто слышала ты стороной, что я ему всё прощу старое. Так ему и скажите, что вот, дескать, у вас сердце болит, что двое самых сильных русских великих князей между собою не ладят; что старое надо забыть; что над нами татары смеются; что мы с ним не друг друга топим, а топим мы с ним мать Святую Русь.

Он стал прощаться, Марина прыгнула ему на шею, опять спрятала лицо на груди и расплакалась.

   — Ну, о чём же теперь ты плачешь? — ласкал Юрий Марину. — Ну полно же, перестань!

   — Страшно мне, страшно! — рыдала Марина.