Александр Невский. Сборник

   — Он, знать, здесь большой человек, — не то подумал вслух, не то спросил старик Матвеич.

   — И-и! первейший. Правая рука Князева, — последовал ответ. — А вы откуда?

   — Из Москвы.

   — Из Москвы-ы?! Чудно.

   — А что?

   — Нет, так. Наш князь Москву не больно любит... Епифан-от Степаныч теперя дома: видал я, как он из церкви вернулся.

Прохожий пошёл своим путём-дорогой, а наши путники двинулись к палатам Епифана Степановича.

Ближний боярин князя Олега Рязанского, Епифан Степанович Кореев, смачно обедал — любил старик побаловать себя сладким куском! — когда слуга доложил:

   — Спрашивают тут твою милость.

   — Кто такие? — с неудовольствием спросил хозяин.

   — Не ведаю... Один будто из господ, только поистрепавшись, а двое хлопов. Хотели тебя немедля видеть, да я не смел пустить.

   — И ладно. Не вставать же для всякого из-за обеда. Скажи, коли надобность ко мне, пусть подождёт.

С этими словами он отпустил слугу.

И ещё добрый час жена Епифана Степановича выбирала ему на «тарель» — большая редкость в то время даже у богачей — лучшие куски. Наконец он приказал подать себе квасу и лениво добавил:

   — Позови этого... ну, приезжего...

И тут же сказал жене:

   — Ты уйди, мать.

Она вышла.

Старый Кореев был мужчина лет под шестьдесят, тучный, крепкий, краснощёкий, с чуть заметною проседью в тёмно-русых волосах. У него были маленькие, заплывшие жиром глаза, часто вспыхивавшие хитрым огоньком, широкое, несколько скуластое лицо, обрамленное тёмною бородой, и целая шапка волос, набегавших на виски и редких на темени.

В ожидании пришельца он имел вид спесивый и недовольный.

Андрей Алексеевич, дожидаясь, когда его примет дядя, рисовал в своём воображений сцену свидания и расспрашивал Большерука про Епифана Степановича.

Тот отвечал очень коротко:

   — Нравен малость... А ничего... Известно, боярин...

Юный Кореев нарочно не сказал докладывавшему холопу, кто он, желая поразить Епифана Степановича радостною неожиданностью.

Он готов был кинуться к дяде в объятия, расцеловать его.

Ведь родной брат отца!

Сердце юноши жаждало тёплой привязанности.

Когда холоп наконец позвал его в покои, следом за Андреем Алексеевичем увязался Матвеич на том основании, что дяденька может не признать племянника.

Молодой человек вошёл в светлицу с улыбкой, но она разом скрылась при виде недовольного и холодного лица дяди.

Он остановился посреди комнаты. Большерук выглядывал из двери.

   — Что надоть? — промолвил хрипло Епифан Степанович.

Андрей Алексеевич почувствовал, что робеет.

   — Я, видишь ли, к тебе... По тому самому, что я тебе племянник... — пробормотал он.

Старый Кореев широко открыл глаза и подался вперёд.

   — Как ты сказал? — воскликнул он.

   — Племянник твой...

Епифан Степанович заметно изумился, потом окинул внимательным взглядом убогую одежду юноши и, приняв равнодушный вид, проговорил:

   — А у меня и племянника-то никакого нет.

   — Как нет! — раздался голос Матвеича, и верный слуга влез в комнату. — Вот те раз, нет! Меня, чай, признаешь? Матвеич я, ключник братца твоей милости Алексея Степаныча... А это его сынок Андрей Лексеич. Как же не племянник?

Старый Кореев поглаживал бороду и соображал: «Может, и в самом деле братнин сын. Старик будто знаком... А только парень, по всему видать, голяк. Кормиться ко мне, чай, приехал... Знаю я роденьку».

   — Брат Лексей у меня точно был... Да помер... А ты, парень, уж как-то больно чудно, словно с неба свалился... Народ же ноне разный бывает... Опять же и вид у тебя... — сказал дядюшка, барабаня пальцами по столу и презрительно косясь на племянника.

Юноша стоял обескураженный. Но Матвеич разом смекнул, в чём дело.

   — Вид, оно верно... Да где ж в дороге купишь? А денег есть... На-кось, — промолвил он, вынув кошель, и, раскрыв, показал его старому Корееву.

Потом добавил обиженным тоном:

   — Не объедать тебя племяш приехал.

Тут впервые Андрей Алексеевич познал магическую силу золота.

Лицо Епифана Степановича разом прояснилось, глаза забегали.

   — Да разве я потому, что объедать? — заговорил он, словно оправдываясь. — Нешто я для родного когда пожалею? Ни в жисть. А токмо нельзя же и так. Пришёл человек незнаемый и говорит: я твой племяш. Стало быть, и верить? Я человек старый, видал виды. Опаска завсегда нужна... Теперь я вот смекаю, что и в лице у него с покойным Алёшей есть сходственность... Вот уж который год, как в землю убрался. Идёт время...

Он принял грустный вид.

Затем внезапно добавил:

   — Ты скидай кожухчик свой, племянничек... Да поцелуемся...

Он встал и распростёр объятия.

Немного спустя Андрей Алексеевич сидел уже за столом, уставленным яствами, и рассказывал дяде о своих злоключениях.

Дядя вздыхал, качал головой и, подливая племяннику наливки, говорил:

   — Мы тебя здесь устроим.

Потом выплыла к столу и тётушка Анна Петровна — жена хозяина дома.

Беседа пошла родственная, задушевная.

Матвеич и Андрон в то же время угощались на кухне.