Читаем Александр Невский. Сборник полностью

Послышался стук в ворота; видит, холоп побежал к ним, отворяет их.

«Кого это Бог даёт? Не боярин ли?» — думается ей.

Ворота распахнулись, и в них как молния верхом на коне влетел всадник, подскакал к крыльцу, соскочил с коня и стал его привязывать.

   — Михайло! — вырвался крик у боярыни. — Михайло, родимый, голубчик! — дрожа всем телом от радости, кричала боярыня, бросаясь навстречу любому.

   — Светик ты мой, радость моя, — шептала она, обвивая руками шею дружинника.

   — Марфуша, Марфуша! — говорил бессвязно счастливый Солнцев.

   — Приехал, родимый, заждалась я тебя, голубчик ты мой! Думала сначала, что убили тебя, панихидку по тебе служила!

Солнцев не говорил ничего, у него не находилось слов, он только глядел на свою красавицу боярыню и не мог оторвать от неё глаз.

   — Теперь уж не расстанемся никогда, правда, мой желанный? — спрашивала боярыня, ласкаясь и прижимаясь к Солнцеву.

   — Зачем, голубка, расставаться, теперь нужно о свадьбе думать, чем скорей повенчаемся, тем лучше, на этой бы неделе свадьбу сыграть.

   — А что я тебе, Мишутка, молвлю, какое слово, — закрасневшись, проговорила боярыня.

   — Какое такое, Марфуша?

   — Нагнись, давай ухо!

   — Ухо? Зачем? — удивился Солнцев. — Говори так, ведь здесь никого нет!

   — Нет, нельзя так, нужно на ухо, — стыдливо говорила боярыня.

Солнцев с улыбкой нагнулся и подставил ей ухо. Боярыня, раскрасневшись, закрыв глаза, тихо прошептала несколько слов.

   — Да неужто правда? — радостно воскликнул Солнцев.

   — Правда, правда! — конфузясь, говорила Марфуша.

   — Ласточка ты моя сизая, голубка ты моя, Марфушенька, вот уж подлинно-то обрадовала ты меня! — говорил весело Солнцев, обнимая боярыню и целуя её. — Это нам Бог за всё наше горе посылает!

Вдруг он остановился и начал внимательно вслушиваться.

   — Что ты, касатик, что, родимый? — тревожно спросила боярыня.

   — Никак, всполох бьют! — проговорил, прислушиваясь, Солнцев.

   — Какой всполох, Господь с тобой!

   — Так и есть всполох, вечевой колокол, — говорил дружинник, поднимаясь и выпуская из рук боярыню.

   — Тебе-то что? Ну, всполох так и всполох, нешто редко его бьют; вон тут раз без тебя корова вече созвала.

   — Как корова? — удивился Солнцев.

   — Да так, хозяин её обижал, кормил скверно, она ушла да и давай с голоду верёвку грызть, что к вечевому колоколу привешена; народ и сбежался, — рассказывала боярыня.

   — Ну и что ж? — засмеялся Солнцев.

   — Заставили хозяина кормить её! — смеялась в свою очередь боярыня.

   — Ну, сегодня знать не корова собирает вече; когда я ехал, народу на улицах видимо-невидимо было, — говорил Солнцев, — должно, что-нибудь да не так.

   — Что-нибудь пустое, — говорила боярыня.

   — Что-то, чует сердце моё, неладное! — тревожно говорил дружинник. — Узнать бы надо.

В это время звон прекратился.

   — Что же это, Миша, не успели свидеться, а ты уж и уходить хочешь!

Солнцеву самому не хотелось расставаться с боярыней, и он остался.

Прошло более часа; на улице послышался страшный шум. Солнцев снова вскочил.

   — Нет, Марфуша, идти надо, — решительно заявил он, — что-то неладное творится.

   — Господи, да когда же это покой настанет, — взмолилась со слезами боярыня. — Маешься, маешься, час какой-нибудь выпадет, и то отнимают. Вот треклятый-то народ!

   — Марфуша, голубушка, да ведь я не надолго, я узнаю только, что на вече было что за шум такой, — успокаивал её Солнцев.

Выскочив на улицу, забыв про коня, поспешно бросился дружинник к Ярославову двору.

Народ с дубинами, с топорами метался в разные стороны; лица всех были ожесточены, глаза блестели злобою, ненавистью.

   — Друг, скажи, что такое, зачем вече? — обратился Солнцев к одному из бегущих.

Но тот только злобно взглянул на него и побежал дальше. В это время Солнцев натолкнулся прямо на Симского. Тот был вооружён, вместе с ним бежал также и княжич Василий Александрович!

   — Боярин, слава Тебе Господи! — закричал, обрадовавшись, Солнцев. — Скажи на милость, что приключилось?

   — Ступай отсюда, тут тебе не место! — с сердцем проговорил Симский.

Ахнул дружинник. Не ожидал он такой встречи, такого приветствия.

   — Ты за что же осерчал-то? Скажи хоть, что приключилось?

   — А то, что твой князь вместе с посадником продают нас татарам!

   — Христос с тобой, что ты, в уме ли, боярин!

   — С посадником расправились, разнесли окаянного на куски, теперь очередь за татарами, что у князя спрятаны, не выдаст добром, силой возьмём их, а уж живых отсюда не выпустим.

Солнцев не верил ушам своим. «Зачем же здесь княжич?» — думалось ему.

   — Зачем же здесь княжич? — повторил он вслух вопрос свой.

   — За правое дело стоит он, за честь новогородскую! — отвечал за княжича Симский.

   — Против отца идёт! — невольно вырвалось у Солнцева.

Гневно за эти слова взглянул на него княжич.

   — Ну, разговаривать нечего, собираться скорей нужно! — говорил Симский, бросаясь бежать дальше; за ним вдогонку пустился и княжич.

«Спешить надо, к князю спешить!» — мелькнуло у Солнцева.

И он пустился в свою очередь бегом к княжескому двору.

«Эх, коня забыл», — подумал он с досадой.

Приходилось бежать мимо Ярославова двора; с ужасом увидел Солнцев, как там тешился обезумевший народ над изуродованным трупом посадника.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги