Александр Невский. Сборник

   — Нужно сказать ей вею правду, — решительно проговорил князь.

   — Да ведь она и правду разуметь не захочет, — с грустью промолвил посадник, — погляди только, что на улицах творится, бунта боюсь.

   — Бунта? А нешто нельзя их унять?

Посадник не без удивления взглянул на князя.

   — Кто же их унимать будет, коли они сами себе господа, ведь они люди вольные, никому не подначальные!

Князь задумался; в словах посадника была правда; новгородскую вольницу обуздать было невозможно, это испытал на себе и сам князь, когда по приговору веча он должен был удалиться из Новгорода.

   — Так как же быть-то, ответ татарам надо дать? — говорил князь.

   — Вестимо надо, только мы с тобой ответа давать не можем, ответ должен дать сам Великий Новгород.

   — Хочешь собрать вече?

   — Как же без него-то? Без него ничего не поделаешь.

   — Не будет никакого толка!

   — Будет ли, нет ли, а без него нельзя; ни я, ни ты, князь, не вольны в Новгороде и ответов за него давать не можем.

   — Делать нечего, боярин, созывай вече, да скажи им ясно, какая беда грозит Новгороду. Коли не хотят исполнить требований татарских, как хотят, мне что ж, я выйду драться с татарами, только не одолеть мне их, а головы своей мне не жаль положить за Новгород, — говорил князь.

   — Ответ-то скоро ль нужен? — спросил посадник.

   — Вестимо, скоро, насилу задержал их, ведь не сносить бы им головы!

   — Что говорить; нам с тобою, князь, сносить бы её ноне, не то что татарве поганой, — с грустью молвил посадник.

   — Ну, боярин, наши головы больно дороги, чтобы ими распоряжались Новгородцы.

Посадник сидел понурив голову и ничего не отвечал.

   — Так я пойду, коли такое спешное дело, — проговорил он, поднимаясь с места.

   — Иди, боярин, да после веча тотчас приходи ко мне: каков ни на есть, а надо ответ дать!

:— Коли Бог приведёт, так приду, а теперь прощай!

Задумчиво глядел князь вослед посаднику. Знал он, как тяжело было старику переносить унижение, тяжелее, быть может, чем самому князю, считавшемуся до сих пор единственным, свободным и независимым русским князем. Чуяло княжеское сердце, каков будет ответ новгородского веча, и все гибельные последствия этого ответа ясно рисовались перед его глазами.

   — Так нет же, пусть что будет, пусть дерутся они там себе на вече, а перед Богом я ответчик, — за Святую Софию, Великий Новгород и их буйные, непокорные головы. Покориться нужно, несмотря на все унижение и заставлю их покориться, — решительно проговорил Александр Ярославович.

В это время в покой порывисто, быстро вошёл молодой человек, сын князя Василий Александрович. С удивлением взглянул на него князь, ещё никогда не бывало, чтобы сын без зова, сам по своей воле являлся к нему. Лицо князя омрачилось.

   — Тебе что, Василий, нужно?

   — Правда ли, отец, что в Великий Новгород пришли татары и теперь сидят здесь, у тебя в хоромах? — горячо спросил Василий Александрович.

Князь ещё более нахмурился.

   — Если бы и правда, тебе что нужно?

   — Коли правда, что ж ты их не отдашь на расправу новгородцам?

   — Давно ли яйца стали курицу учить? — строго спросил князь. — Как ты смел прийти ко мне с такими речами?

   — Отец, — несмотря на гнев князя, заговорил решительно Василий, — отец, за честь и свободу Новгорода ты жизни своей не щадил, не пощажу и я также, потому что честь Новгорода для меня дороже всего на свете, и умру я за неё. Я первый подниму руку на тех поганых татар, которые своим приходом опоганили Великий Новгород.

При этих словах князь вытянулся во весь рост, в глазах загорелся гнев; в первый раз ещё в жизни приходилось выслушивать дерзкие, решительные речи сына.

   — Пошёл прочь! — грозно крикнул он Василию, указывая рукою на дверь.

Василий невольно повиновался, но в глазах его горела решимость.

Князь несколько раз прошёлся по палате, гнев его не утихал.

   — Неужто мне придётся начинать с него, с сына? — говорил он. — Честь Новгорода! Да знает ли он, что ради этой чести я не только не дорожил жизнью, но готов перенести и оскорбление и унижение, готов унизить себя, ехать к хану на поклон, только бы цвёл Новгород, только бы не лилась христианская русская кровь, не горели бы города и сёла, а он мне толкует про честь!

А набатный колокол уже гудел, созывая новгородцев на вече.

Из княжеских хором вышел посадник, грустный, словно его сердце чуяло беду неминучую. Едва только показался он на улице, как его окружил рассвирепевший народ.

   — Зачем поганые пришли? Отчего их не выдают нам?

   — Идите на вече! — тихо молвил в ответ посадник.

   — Зачем вече? Мы и без веча расправимся с погаными!

Но посадник не отвечал, продолжая идти на Ярославов двор.

Народ всё прибывал и прибывал. С трудом взобравшись на помост, посадник махнул звонарю рукой, и звон прекратился, но гул голосов, крики толпы перешли в какой-то рёв. Долго стоял посадник в ожидании, когда явится возможность говорить. Наконец толпа начала мало-помалу стихать.