Александр Одоевский

— Рано тебе, сын, судить об этом! — Иван Сергеевич нахмурил брови. Разговор ему явно не нравился. — В свое время и я не чурался либерализма, даже знавал человека, коего вольный, я бы сказал, богопротивный образ мыслей довел до Сибири. Тоже оды о вольности сочинял, клял царей, к бунту крестьян призывал…

— Вы не о Радищеве, батюшка? — невинным голосом спросил Александр.

— А ты о нем откуда знаешь? — поразился старый князь.

— Мир слухами полнится.

— Некоторые его сочинения ходят по рукам, — пробормотал Сербинович.

— Он не для ваших горячих голов, юноши! — наставительно произнес Иван Сергеевич и встал, давня понять, что разговаривать далее не намерен.

А они проговорили допоздна: о пушкинской «Вольности», о матери Александра, о Карамзине и Александре Тургеневе. Немного поспорили.

5

Победно закончившаяся война с Наполеоном принесла славу России и русскому оружию. Александр стал самым популярным императором в Европе. От него ждали либеральных реформ.

Он лишь раскланивался…

В моду входил Аракчеев, опутавший страну военными поселениями. «Военные поселения будут во что бы то ни стало, хотя бы пришлось для этого уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова, — заявлял император и, скромно потупив глаза, добавлял: — Верный наш народ да получит мзду свою от бога!»

Губернии, разоренные наполеоновским нашествием, обнищали, другие опустошили дожди и засуха. Правительство решительных мер не предпринимало. Злоупотребления на местах усилились. Недоимки обедневших крестьян росли… Отчаявшиеся люди целыми селениями снимались с насиженных мест и бродили по России в поисках лучших земель. Передовые представители дворянства пытались помочь крестьянам. Будущие декабристы: И. Якушкин, М. Фонвизин, И. Бурцев, собрав деньги, спасли от голодной смерти тысячи людей.

Солдаты, принесшие славу русскому оружию, роптали на тяжелую службу, заполненную бессмысленной муштрой.

«Люди с дарованиями, — вспоминал декабристский писатель и критик Александр Бестужев, — жаловались, что им заграждают дорогу по службе, требуя лишь безмолвной покорности; ученые — на то, что им не дают учить, молодежь — на препятствия в учении. Словом, во всех углах виделись недовольные лица, на улицах пожимали плечами, везде шептались; все говорили: к чему это приведет? Все элементы были в брожении. Одно лишь правительство беззаботно дремало над волканом; одни судебные места блаженствовали, ибо только для них Россия была обетованною землею. Лихоимство их взошло до неслыханной степени бесстыдства… В казне, в судах, в комиссариатах, у губернаторов, у генерал-губернаторов, везде, где замешался интерес, кто мог, тот грабил, кто не смел, тот крал. Везде честные люди страдали, а ябедники и плуты радовались…»

Вспоминая о начале царствования Александра I, Бестужев писал, что оно было ознаменовано самыми блестящими надеждами для благосостояния России. «Но с 1817 г. все переменилось. Люди, видевшие худое или желавшие лучшего, от множества шпионов принуждены стали разговаривать скрытно, и вот — начало тайных обществ… Уничтожение нормальных школ и гонение на просвещение заставило думать о безнадежности, о важнейших мерах».

А в письме к Н. А. Полевому, отмечая засилье немцев в государственном и военном аппарате России, он же писал, что «был горячим ненавистником немецкого космополитизма, убивающего всякое благородное чувство отечественности, народности…».

Рост оппозиции заметно пугал правительство Александра I. Политика «просвещенного абсолютизма» себя не оправдывала. Иллюзии, рожденные высочайшими заявлениями, лопались как мыльные пузыри.

Идейная и социальная атмосфера общества накалялась.

«Общее мнение в России, — жаловался императору попечитель Казанского учебного округа М. Магницкий, — взяло с некоторого времени направление против правительства. Порицать все, что правительство делает, осуждать и даже осмеивать лица, его составляющие, и предсказывать или давать предчувствовать под видом некоторой таинственности важные последствия отчаянного якобы положения вещей сделалось модою или родом обычая, от самого лучшего до самого низкого общества распространившегося, заразившего все состояния, все сословия, даже разные части правительства составляющие…»

В числе причин «вредного направления умов в России» Магницкий видит отголоски французской революции: «…все, чем прельщали нас Вольтеры, Руссо и Дидероты, то есть моральная и политическая свобода; народ чрев представителей своих в собственном законодательстве участвующий; представительные сословия народной власти, всем великолепием и древними изящными формами облеченные, все наперерыв уверяло нас, что мечты сих так названных философов сбылись наяву…»

Выходивший в то время охранительный журнал «Друг юношества», должный возбуждать «омерзение, ненависть и презрение к проклятой нынешней философии», вызывал насмешки студентов, говоривших, что издание господина Невзорова годится только для стариков, а не для молодежи, а старикам-де нынче не век.