Александр Первый и его время

"Деист, - замечает С. Платонов, - превратился в мистика". Но углубление религиозных чувств в Александре не принесло счастья русскому народу.

Александр I стал смотреть на себя как на орудие Божьего Промысла, карающего Наполеона.

"Не только в душе царя, но во многих думающих чутких людях либеральный энтузиазм сменился мистическим страхом перед силой Зла. Вера в Декларацию прав человека и гражданина сменилась смиренной верой в заповеди Христа. На них жаждал победитель Наполеона, Император Всероссийский построить свою власть, опираясь на эти заповедные мечты перестроить не только свою огромную Державу, но и всю Европу".

В рождественском манифесте на 1815 год, вывешенном по всей России в церквах, Царь давал торжественное обещание "Принять единственным ведущим к благоденствию народов средством правило почерпнутое из словес и учения Спасителя нашего Иисуса Христа, благовествующего людям жить, аки братиям, не во вражде и злобе, но в мире и любви".

Это было не мертвое официальное красноречие, это была действенная идеология, владевшая Александром, побудившая его создать Священный Союз. Но положить Евангельское учение в основу, как Российского Государства, так и в взаимоотношения между другими государствами было задачей, превышающей силы человеческие.

Александр был уже надломлен. В нем не было цельности первых лет царствования, когда он провел ряд государственных реформ и начал борьбу с Наполеоном. При этом его собственная, искренняя, мучительно покаянная религиозность, в его ближайших сотрудниках и сановниках, претворилась в темное, принудительное ханжество..." По окончании заграничного похода у Александра I мистицизм (всегда бывший у него сильно развитым) окончательно завладел им, "он пришел к заключению, что Промысел Божий предначертал ему осуществить на земле братство народов посредством братства их монархов - некую всемирную теократическую монархию, "монархический интернационал". В это время Александр I перестал быть православным царем, "религиозность Государя носила в те времена характер интерконфессиональный, - он мечтал о "Едином народе христианском", думал реформировать христианство, переделывать Библию".

В 1815 году, после окончательного разгрома Наполеона, Александр I составил в Париже план так называемого Священного Союза, к которому кроме турецкого султана и Папы Римского постепенно примкнули правители всех государств Европы.

В акте Священного Союза (14 сентября 1815 года) заявлялось, что объединившийся монархи свою деятельность готовы "подчинить высоким истинам, внушаемым законом Бога Спасителя" и в своей политике "руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сея святые веры, заповедями любви, правды и мира". Все члены Священного Союза обязались никогда не воевать друг с другом, а подданными управлять "как отцы семейств". "Императором Александром I, - указывает С. Платонов, - при совершении этого акта, руководил высокий религиозный порыв и искреннее желание внести в политическую жизнь умиротворенной Европы начала христианской любви и правды. Но союзники Александра, I особенности австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в политических целях. Обязанность Государей всегда и везде помогать друг другу была истолкована так, что союзные Государи должны вмешиваться во внутренние дела от дельных государств и поддерживать в них законные порядок".

Австрийский крещеный еврей Нессельроде был назначен Александром I министром иностранных дел. Бывший послушным орудием знаменитого австрийского дипломата Меттерниха, Нессельроде принес много вреде России.

"По своим интересам и по своим привязанностям, Нессельроде, - писал 1 октября 1823 года французский посол граф Лаферроне, - остается целиком преданным Австрии". "Русский министр" иностранных дел был послушной игрушкой в руках Меттерниха, использовавшего его для защиты эгоистических интересов Австрии и других государств во вред национальным интересам России".

Химеры всегда останутся химерами и прекраснодушные идеологи всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и проповедуемый ими интернационал

- в своих национальных интересах.

Весь трагизм этой идеи "заключался в том, что одна лишь Россия в лице двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовали в эту метафизику, сделали Священный Союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он был лишь средством для достижения их частных целей.